Сладкий папочка

Оглавление

– А у тебя со многими девочками возникает химия?

Харди не взглянул на меня, просто потер шею сзади, чтобы ослабить напряжение мышц.

– Это не тема для нашего с тобой разговора.

Теперь, когда начало было положено, я уже не могла остановиться.

– А если бы я была постарше, что бы ты чувствовал по отношению ко мне?

Он отвернул лицо.

– Либерти, – пробормотал он, – не надо меня провоцировать.

– Я просто спросила.

– Не надо. Бывают такие вопросы, которые могут изменить все. – Он прерывисто выдохнул. – Продолжай практиковаться с Гиллом Минеи Я слишком взрослый для тебя во многих смыслах. И ты не та девочка, которая мне нужна.

Он, конечно же, не имел в виду мое мексиканское происхождение. Насколько я знала Харди, в нем не было и намека на расовые предрассудки. Он никогда не употреблял слов из лексикона расистов, никогда не презирал человека за то, что от него не зависит.

– А какая тебе нужна? – непослушным языком выговорила я.

– Такая, которую можно бросить без сожаления.

Таков был Харди, он все говорил прямо в лицо, ни в чем не оправдываясь. Однако в подтексте произнесенной им фразы я уловила признание факта, что я не та, кого ему было бы легко оставить. И не могла удержаться от того, чтобы не принять это как поощрение, хотя это не входило в его намерения. Наконец он перевел на меня взгляд.

– Ничто и никто не удержит меня здесь, понимаешь?

– Понимаю.

Он прерывисто вздохнул.

– Это место, эта жизнь... Я только недавно начал понимать, отчего мой отец озлобился и стал таким бешеным, что кончил в тюрьме. Меня здесь ждет та же участь.

– Нет, – мягко возразила я.

– Да, ждет. Ты меня не знаешь, Либерти.

Заставить его отказаться от желания уехать я не могла. Но и себя не могла заставить отказаться от него.

Я переступила разделявший нас невидимый барьер.

Его руки поднялись, как бы защищаясь, что выглядело довольно комично, если учесть разницу в наших с ним габаритах. Я дотронулась до его ладоней, до напряженных запястий, где неистовствовал пульс, и подумала: «Раз у меня с ним ничего быть не может, кроме этой минуты, пусть будет хотя бы она». Воспользоваться ею сейчас или потом потонуть в море сожалений.

Харди резко поймал меня за руки, и его пальцы наручниками сомкнулись вокруг моих запястий, не позволяя приблизиться к нему. Я смотрела на его рот, на его губы, казавшиеся такими мягкими.

– Пусти, – сказала я хрипло. – Пусти.

Часто дыша, он чуть качнул головой. Каждый нерв моего тела был напряжен. Мы оба знали, что я сделаю, если он меня отпустит.

И вдруг его руки разжались. Я подошла и прижалась к нему всем телом. Я обняла его за шею и, ощутив руками жесткость его мускулов, наклонила его голову вниз так, чтобы дотянуться до него губами. Его руки так и остались на полпути – наполовину поднятыми в воздухе. Его сопротивление длилось секунду, а потом оно рухнуло, и он, резко вздохнув, обнял меня.

Это так отличалось от того, что я чувствовала с Гиллом. Харди был намного сильнее и в то же время намного нежнее. Его ладонь скользнула по моим волосам, остановившись у меня на затылке. Он наклонился надо мной, свободную руку положил мне на спину и прижал к себе так, словно хотел вдавить меня в свое тело. Он целовал и целовал меня, пытаясь показать все возможные способы соединения наших губ. Ветер холодил спину, но как только я прикасалась к Харди, внутри меня поднимался жар.

Харди пробовал вкус моего рта, горячие потоки его дыхания обжигали щеку. Его запах обволакивал меня желанием. Еще крепче прильнув к нему, я дрожала от возбуждения, я желала, чтобы это никогда не кончалось, и отчаянно ловила каждое ощущение, пытаясь сохранить его как можно дольше.

Харди оторвал от себя мои цепляющиеся за него руки и с силой отстранил меня.

– Вот черт, – прошептал он, вздрогнув. Он отступил от меня и, схватившись за столб ограждений, прислонился к нему лбом, словно ощущение холодного металла приносило ему ни с чем не сравнимое наслаждение. – Вот черт, – снова пробормотал он.

Я вдруг почувствовала сонливость и оцепенение. Внезапно лишившись опоры в виде Харди, я пошатнулась и потерла ладонями глаза.

– Этого больше не будет, – резко сказал он, не поворачиваясь. – Я не шучу, Либерти.

– Я знаю. Прости, мне жаль. – На самом деле я ни о чем не жалела. Должно быть, в моем голосе не было особого сожаления, потому что Харди бросил на меня через плечо язвительный взгляд.

– Больше никаких тренировок, – сказал он.

– Ты имеешь в виду баскетбол или... то, что мы только что делали?

– И то и другое, – отрезал он.

– Ты злишься на меня?

– Нет, я злюсь на себя.

– Не нужно. Ты ничего такого не сделал. Я сама хотела, чтобы ты меня поцеловал. Это я...

– Либерти, – перебил Харди, поворачиваясь ко мне. И стало видно, как он устал и расстроен. Он потер глаза точно так же, как это сделала я. – Солнце мое, заткнись. Чем больше ты болтаешь, тем хуже для меня. Иди-ка лучше домой.

Я жадно впитывала его слова, всматриваясь в суровую гримасу на его лице.

– Ты... ты не хочешь больше меня видеть? – Сквозившая в моем голосе робость была мне ненавистна.

Харди бросил на меня жалкий взгляд.

– Нет. Просто я не доверяю себе, когда я с тобой.

На меня опустилась печаль, потушив еще тлевшие во мне искры желания и эйфории. Я не знала, как все это объяснить – влечение ко мне Харди, его нежелание подчиняться своему влечению, силу моего чувства, и то, что теперь я знала точно я никогда больше не буду целоваться с Гиллом Минеи.