Сердца трех

Оглавление

— Поднимай паруса и выходи в море, шкипер! — гневно прервал его Генри.

— Надеюсь, вы всемилостивейше извините меня, сэр, но, к сожалению, я должен вам сказать две вещи. Во-первых, не вы являетесь лицом, зафрахтовавшим у меня судно; а во-вторых, не вы мой доблестный король Георг, которому я присягал служить верой и правдой.

— Но я-то зафрахтовал твое судно, шкипер, — добродушно вмешался Френсис, научившийся уже ладить с метисом. — Так будь любезен взяться за штурвал и вывести нас из лагуны Чирикви — да ради бога поскорее, а то ветер стихает.

— Но в контракте не указано, сэр, что «Анджелика» должна нарушать законы Панамы и короля Георга.

— Я хорошо заплачу тебе, — пообещал Френсис, начиная терять терпение. — Берись за дело.

— В таком случае, сэр, вы согласны заключить со мной новый контракт на сумму в три раза большую?

Френсис утвердительно кивнул.

— Тогда одну минуточку, сэр, я сейчас. Я только сбегаю в каюту за пером и бумагой, чтоб мы могли составить документ.

— О господи! — простонал Френсис. — Да развернись же и сдвинься хоть немного с места. Ведь мы можем составить эту бумагу и на ходу, не обязательно во время стоянки. Смотри! Они стреляют!

Капитан-метис, услышав залп, окинул взглядом развернутые паруса и обнаружил дырку от пули у самого верха грот-мачты.

— Хорошо, сэр, — согласился он. — Вы джентльмен и человек чести. Я верю вам на слово и надеюсь, что вы подпишете документ при первой же возможности… Эй ты, черномазый! Берись за штурвал! Держи руль! Живо, черные дьяволы, ослабить главный парус! А ты, Персиваль, помоги вон там!

Команда мигом повиновалась. Персиваль, вечно ухмыляющийся негр из Кингстона, а также другой, которого звали Хуаном, — светло-желтый цвет кожи и нежные и тонкие, как у девушки, пальцы, свидетельствовали о том, что он метис — полуиспанец, полуиндеец, — кинулись ослаблять паруса.

— Дай этому черномазому по башке, если он и дальше будет дерзить, — буркнул Генри, обращаясь к Френсису. — Или поручи это мне, я в два счета с ним расправлюсь.

Но Френсис покачал головой:

— Он славный малый, только он из ямайских негров, а ты знаешь, какие они. К тому же в нем есть и индейская кровь. Лучше давай уде ладить с ним, раз такой это гусь. Ничего плохого у него в мыслях нет — просто хочет содрать подороже: ведь он рискует своей шхуной, ее могут конфисковать. А кроме того, он страдает манией vocabularitis: он просто лопнет, если не будет изрекать всякую мудреную чепуху.

В эту минуту к ним подошел Энрико Солано — ноздри его раздувались, а пальцы нетерпеливо барабанили по ружью, в то время как глаза то и дело обращались к берегу, откуда велась беспорядочная стрельба.

— Я серьезно виноват перед вами, сеньор Морган, — сказал он, протягивая руку Генри. — Я был так удручен смертью моего любимого брата Альфаро, что, признаюсь, в первую минуту счел вас повинным в его убийстве. — Тут глаза старого Энрико сверкнули гневом — неистребимым, но истребляющим. — Это было самое настоящее убийство, коварно совершенное каким-то трусом, удар в спину под покровом темноты. И как это я сразу не сообразил! Но я был так сражен горем, а все улики были против вас. Я даже забыл, что моя горячо любимая и единственная дочь помолвлена с вами; не подумал, что человек таких нравственных качеств — прямой, мужественный, храбрый — не способен нанести удар в спину под покровом темноты. Я сожалею о своей ошибке. Прошу извинить меня. И я снова с гордостью рад принять вас в нашу семью как будущего мужа моей Леонсии.

Пока Генри Моргана столь чистосердечно принимали обратно в лоно семьи Солано, Леонсия с раздражением думала: зачем ее отцу нужно следовать этому глупому латиноамериканскому обычаю и говорить так много пышных слов, когда достаточно было бы одной-единственной фразы, крепкого рукопожатия и откровенного взгляда друг другу в глаза? Окажись на месте ее отца Генри или Френсис, они, несомненно, так и вели бы себя. Ну почему, почему все ее испанские родичи любят выражаться так цветисто и многословно, совсем как этот ямайский негр!

Френсис же тем временем изо всех сил старался делать вид, что происходящее нимало не интересует его; тем не менее он все-таки заметил, что желтолицый матрос по имени Хуан шепчется о чем-то с остальной командой, многозначительно пожимает плечами и ожесточенно жестикулирует.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Ну вот, теперь мы упустили обоих этих свиней-гринго! — горестно воскликнул Альварес Торрес, увидев с берега, как «Анджелика», распустив паруса, надувшиеся от посвежевшего ветра, стала быстро удаляться и пули с суши не могли уже теперь ее достать.

— Я бы, кажется, пожертвовал собору на три колокола, — провозгласил Мариано Веркара-и-Ихос, — только чтобы увидеть их в ста ярдах от моего ружья. Эх, будь на то моя власть, я бы так быстро отправил всех гринго на тот свет, что дьяволу в аду пришлось бы изучать английский язык!

Альварес Торрес, задыхаясь от досады и бессильного гнева, несколько раз ударил кулаком по луке седла.

— Владычица моих грез! — чуть не рыдая, воскликнул он. — Она уехала, исчезла вместе с обоими Морганами. Я сам видел, как она взбиралась на шхуну. Что же я теперь скажу Ригану в Нью-Йорке? Ведь если шхуна выберется из лагуны Чирикви, она может прямым ходом пойти в Нью-Йорк. И тогда окажется, что эта свинья Френсис не пробыл в отсутствии и месяца, и сеньор Риган не захочет ничего нам платить.

— Они не выйдут из лагуны Чирикви, — мрачно заявил начальник полиции. — Что я — безмозглое животное, что ли? Нет, я человек! И я знаю, что они не выйдут отсюда. Разве я не поклялся мстить им до гроба? Закат такой, что к ночи ветер явно спадет. По небу это сразу понять можно. Видите эти перистые облачка? Если ветер и подымется, то небольшой, и наверняка с северо-востока. Значит, он их погонит прямо в пролив Чоррера. А они никогда не осмелятся войти в него. Этот черномазый капитан знает лагуну как свои пять пальцев. Он попытается сделать крюк и пройти мимо Бокас-дель-Торо или через пролив Картахо. Но и в таком случае мы перехитрим его. Я тоже кое-что соображаю. Да еще как соображаю-то! Слушайте. Нам предстоит долгий путь верхом. Мы проедем по берегу до самого Лас-Пальмас. А там сейчас капитан Розаро со своей «Долорес».