Под чужим именем

• Предыдущая
• 30/40
• Следующая

30

— Потому что, несмотря на несходство характеров, у нас были сильные чувства друг к другу.

Он тяжело вздохнул:

— Мне очень жаль.

Она подошла к нему, обняла его за талию и прижалась щекой к его спине:

— Это я виновата. Ты меня прости.

— Уже поздно. Пора идти спать. Очень скоро наступит утро.

— Можно мне лечь спать с тобой?

— Не напрашивайся на неприятности.

Зейл был сильным и твердым, как техасские мужчины, которых она знала в юности, — мужчины, для которых понятия чести и порядочности не были пустыми словами.

— Я не доставлю тебе неприятностей, — прошептала она. — Я просто хочу быть рядом с тобой в нашу последнюю ночь.

— Я не изменю своего решения, Эммелина. Утром ты должна уехать.

— Я уеду.

Он так долго молчал, что она подумала, он откажет ей, но вместо этого он поднес ее руку к губам и поцеловал ее ладонь:

— Тогда мы проведем последнюю ночь вместе и попрощаемся утром.

Они занимались любовью на его большой кровати, под парчовым пологом. Зейл любил ее медленно, сдерживая свой оргазм до тех пор, пока она не достигала пика — один раз, затем другой. В каждой их ласке, в каждом поцелуе была особенная сладость, щемящая нежность. Закрыв глаза, Ханна наслаждалась прикосновением его сильного тела, теплом и мягкостью его кожи.

Она любила его — а он никогда не узнает об этом.

— Прости меня, Зейл, — одними губами прошептала она, целуя его грудь — как раз то место, под которым находилось его сердце. — Прости меня за то, что я — не та, кто тебе нужен.

Зейл не спал, хотя и был совершенно изнурен. Его ум был беспокоен, а грудь болела.

Неопределенность пугала его — для него она была сродни хаосу. А он всегда стремился держать все под контролем. Потому что в те редкие случаи, когда он ослаблял контроль, случались ужасные, трагические события.

Лейкемия Стефана. Гибель родителей. Приступы Тинни.

Контроль был самой важной вещью на свете. Именно поэтому он добился успеха в спорте. Он был талантлив, но лишь усердие, дисциплина и самопожертвование привели его к славе.

Усилия вознаграждались, а самопожертвование давало душевный покой. Это было просто как дважды два. Но с Эммелиной все было иначе. Его чувства к ней были необузданными, стихийными. С ней он едва сохранял самообладание — ему хотелось схватить ее за волосы, затащить к себе в пещеру, как первобытный человек, и запереть ее там, чтобы она принадлежала лишь ему одному. Может, тогда он был бы спокоен.

Вдруг она вздохнула, пробормотала что-то во сне и крепко прижалась к его груди. Он почувствовал жесточайшую боль. Как он мог любить ее? Как он может до сих пор сжимать ее в объятиях?

Глава 13

Проснувшись, Ханна поняла, что она одна. Простыни рядом с ней были холодными. Она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Наступило утро. Зейл ушел, а она скоро уедет из дворца. При мысли о прощании с Зейлом ее сердце заболело. Как они попрощаются? Зейл придет к ней в комнату? Встретится с ней у двери? Или вообще не захочет видеться с ней и ничего ей не скажет?

Как только Ханна вышла из душа, в ее дверь постучала леди Андреа, чтобы обсудить планы на день.

— Сегодня будет бал, и вам предстоит весьма насыщенный день, — сказала она, заглядывая в календарь. — Утром вы будете пить кофе в офисе его величества, а затем отправитесь на примерку к месье Пьеру, который прилетел сегодня утром и привез платье, которое вы наденете на Бал аметиста и льда.

Так вот оно что, ошеломленно подумала Ханна. Он вызывает ее в офис, чтобы сказать ей пару слов, а затем указать на дверь. Как царственно! Как профессионально!

— Спасибо, — ответила она. — Скоро буду готова.

— Я не имею права ничего рассказывать, — произнесла леди Андреа, понизив голос, — но декорации бала просто потрясающие. Зал превратят в зимнюю сказку с ледяными скульптурами от пола до потолка.

Ханна не думала о бале — все равно ее там не будет. Она думала о Зейле. В минуту прощания она должна оставаться спокойной и невозмутимой.

Через двадцать минут она сидела в личном кабинете Зейла с чашкой кофе. Он расположился напротив нее и молчал. С тех пор как она пришла, он почти ничего не говорил и даже не притронулся к кофе.

— Ты хорошо спала? — наконец спросил он, нарушив молчание, ставшее невыносимым.

— Да, спасибо.

— Вчера я очень расстроился. Я подслушал твой разговор по телефону и почувствовал, что меня предали…

— Не переживай. Я все понимаю и не буду устраивать сцен…

— Я должен извиниться перед тобой, — перебил Зейл. — Я неправильно все понял. Ты мне не лгала — с тобой говорил не Алехандро.

Она встревожилась:

— Откуда ты знаешь?

— Вчера он получил травму во время матча в Буэнос-Айресе, его отвезли в хирургическое отделение, и он до сих пор не пришел в сознание. — Он посмотрел на нее, сохраняя бесстрастное выражение лица. — Полагаю, ты уже знаешь об этом…

— Я не знала.

Он отвернулся:

— Прости, Эммелина. Я понимаю, что у тебя к нему… сильные чувства.

— Мне жаль, что он травмирован, но я не люблю его.

— Правда?

Она посмотрела ему в глаза:

— Как я могу любить его, если мне нужен только ты?

Он долго изучал выражение ее глаз и наконец спросил:

— Даже после вчерашнего вечера, когда я был намерен выгнать тебя?

— Да.

Он был бледным, напряженным и расстроенным.

— Прости. Я должен был доверять тебе.

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить улыбку.

— Все мы ошибаемся.

— Простишь меня?

3

• Предыдущая
• 30/40
• Следующая