Дети любви

Оглавление

А что нужно для того, чтобы быть счастливой? И где это искать?

Я была счастлива целых два месяца. Я летала на крыльях… Нет! Я летала без всяких крыльев, я просто открывала дверь – и взлетала над этим городом, над землей, и не было больше ни голодных лет, ни унизительных вакансий на бирже, ни похотливых глаз в потной полутьме душных зальчиков моих первых стрип-клубов…

Я любила его больше жизни. А он оказался банальным бандитом. Пошлая история.

1

Морин Рейли мрачно уставилась на свое отражение в зеркале. Просто удивительно, до какой степени неинтересное зрелище. Прилизанные волосики, тусклые глазки, бледная кожа. Не то двадцать пять лет, не то шестьдесят пять… С одинаковым успехом, вернее, с полным его отсутствием Морин Элинор Рейли будет смотреться и в роли преподавателя словесности, и в монашеской рясе, и в саване…

Ей было двадцать пять лет, Морин Рейли, из них последние пятнадцать она провела одновременно в двух параллельных мирах. Один – нудный и привычный, повседневный, так и не ставший родным мир пригорода большого промышленного мегаполиса. Мир ровных улиц, одинаковых палисадников и домиков-близнецов. Эти домики снились ей в кошмарах – уходящие до самого горизонта шеренги белых кубиков. Три ступеньки – крылечко, два окошка и еще два окошка, на самом верху одно окошко – там всегда бывает детская. Простенько, чистенько, скучненько.

Зато дешево. И никто, никто не мешает Морин Рейли, вернувшейся с работы, запереть двери, плотно занавесить окна, сварить себе кастрюльку шоколада, завернуться в старый и уютный халат, забраться с ногами на диван и…

…уже через мгновение оказаться в совсем другом мире.

Там, где небеса – лазурь и жемчуг, где в реках водятся русалки и ундины, где дамы неприступны и прекрасны, а кавалеры никогда не отступают перед трудностями и при первом же удобном случае норовят схватиться за шпагу и спасти деву, которая в беде…

Одним словом, последние пятнадцать лет Морин хорошо себя чувствовала, лишь открывая любимые книги. Почти вся английская и европейская классика была перечитана вдоль и поперек, но это не мешало Морин снова и снова спасаться от серого и нудного мира реальности в искрящихся мирах классической литературы.

Вполне естественно, что при таких пристрастиях она стала – не могла не стать – преподавателем словесности. И как ни странно, неплохим. Вероятнее всего, потому, что так и не успела испугаться своих учеников. Едва войдя в класс, Морин начинала рассказывать о своем любимом предмете, и все окружающие ее люди словно подергивались туманной дымкой, теряли голос, уходили в тень…

В данный момент, а именно сегодня, погожим весенним днем, решалась ее судьба. Именно сегодня Бенжамен Кранц, директор колледжа, в котором работала Морин, и по совместительству преподаватель новейшей истории должен был позвонить и сообщить решение попечительского совета относительно будущего статуса Морин Рейли.

Проще говоря, разрешат ли ей в свободные от преподавания часы исполнять обязанности лаборанта-методиста. Ничего судьбоносного. Просто Морин очень хотелось скопить побольше денег, чтобы когда-нибудь получить возможность отправиться в путешествие и увидеть красоту мира в реальности, а не в мечтах…

Морин вздохнула и скорчила зеркалу рожу – и на мгновение из серебристой глади выглянуло совсем другое лицо. Похожее на лицо Морин всем, вплоть до крошечной родинки на левой скуле, однако при этом совершенно, совершенно другое.

Мэгги. Маргарет Элинор Рейли. Ее родная сестра, а что еще хуже – ее близнец.

Двадцать пять лет назад, привычно шлепая по двум красным и сморщенным попкам, каждая величиной с кулак, акушерка госпиталя святой Бригитты привычно умилилась:

– Близняшки! Повезло тебе, милая.

Та, которой повезло, Элинор Рейли, вспотевшая и до смерти измученная семнадцатичасовым родильным марафоном, мрачно воззрилась на акушерку – не издевается ли? Та только плечами пожала.

– Конечно, повезло! Сразу отстрелялась за два раза. Обе девки – значит, одежда будет одинаковая. Спокойные – стало быть, станут себе тихонечко играться друг с другом до самого замужества, а потом разом выйдут замуж. Верь, дева, у меня глаз – алмаз.

Вполне возможно, что раньше достойная акушерка никогда не ошибалась. Возможно также, что и впоследствии она не допустила ни одной ошибки. Но из всего, сказанного ею в тот вечер в родильной палате Элинор Рейли, истиной оказалось только одно утверждение: родились две девочки.

Морин и Мэг, тихая река и бурный водопад, робкое пламя свечи и ревущий лесной пожар, иней на зимних ветвях и сметающая все на своем пути снежная лавина.

О том, насколько разными они оказались, можно было бы рассказывать долго, но достаточно упомянуть лишь одно: сегодня, когда Морин с трепетом ждала разрешения на дополнительную работу в колледже, Мэг, как и последние четыре года, вероятнее всего готовилась выйти на ярко освещенный подиум, лихо скинуть с себя немногочисленные одежды и страстно обвить ногами стальной шест, уходящий во тьму потолка…

Проще говоря, Маргарет Рейли была стриптизершей в одном из ночных клубов Чикаго и уже три года носила не слишком оригинальный псевдоним Мэгги Стар.

Морин вздохнула. А вот интересно, как бы прореагировал Бенжамен Кранц, узнай он, что сестра-близнец его подчиненной танцует в ночном клубе?

Бен Кранц… Иногда она позволяла себе мечтать, что у них мог бы быть роман. Разумеется, это был бы в высшей степени пристойный, красивый, спокойный и неспешный роман, включающий в себя долгие беседы о литературе и искусстве, походы в филармонию и на художественные выставки, церемонное целование руки у калитки, открытки на Рождество. А потом, однажды, быть может, Бен отвез бы ее в дом, где прошло его детство, и страшно робеющая Морин впервые познакомилась бы там с его мамой, маленькой седенькой леди с пронзительными и молодыми синими глазами… Пошлость, конечно, ужасная.