Ни слез, ни пламенных страстей

• 1/4
• Следующая

Я вспомнил прежние несчастья,
Но не найду в душе моей
Ни честолюбья, ни участья,
Ни слез, ни пламенных страстей.

(Михаил Лермонтов «Один среди людского шума…»)

Хорошо, когда есть Цель — радостное ощущение собственной полезности. Можно ни о чем не думать и не вспоминать. Палец давит на спуск. Выстрел отдается толчком в плечо. Пуля калибра 16,3 миллиметра пробивает череп крупного тахорга. Зверь бежит на меня еще несколько шагов, затем грузно оседает, вспахивая землю клыками. Рядом извивается раненый шерстистый ихтиомаммал. Что делает на суше водяное животное? Какая сила их всех пригнала сюда? Я не рассуждаю. Я нажимаю на спуск. Мне надо защитить людей.

* * *

Сегодня Отшельник снова сидел на краю утеса, так же, как сидел вчера, и позавчера, и неделю назад в нескончаемой веренице однообразных дней. Лес далеко внизу не менялся. Вернее, он менялся, там, под огромным покрывалом бесформенной зеленой массы, где блуждали в поисках удобных лежбищ болота и разливались темной водой озера. Где прыгающие деревья кочевали на новые места, освобождая пространства для пузырящейся протоплазмы. Но сверху лес выглядел прежним — непознанным, далеким. Чужим.

Отшельник достал из кармана и высыпал на землю горсть камней. На ощупь выбрал самый маленький и кинул вниз. Словно в ответ над лесом прокатился скрежещущий вой ракопаука. Отшельник посмотрел на часы и бросил второй камень. Глупая бессмысленная традиция. Говорят, что если делать это равномерно, то рано или поздно появится тот, кого ты давно ждешь.

— Здравствуйте, Роберт, — услышал Отшельник.

— Здравствуйте, Камилл.

Камилл подошел к краю пропасти и сел рядом, поджав правую ногу под себя, а левую свесив вниз.

— Вы меня ждали? — спросил он, уставившись на Отшельника немигающим взглядом из-под белой пластмассовой каски. — Можно мне тоже бросить?

Он поднял камешек, широко замахнулся, но потом передумал и тихонько опустил его в пропасть.

— Хотите совет за номером десять тысяч двести семьдесят два? — продолжил Камилл. — Не спешите шагнуть вниз, Роби. Это, в конце концов, глупо.

— Глупо? А спасать меня год назад не глупо? Я об этом просил?

— Как-то, знаете, некогда было вас отделять от всех оставшихся на Радуге. Для нуль-транспортировки целой области планеты сюда, на Пандору, потребовалась вся энергия от столкновения Волн. Я просто успел воспользоваться моментом. Удовлетворены? Встречный вопрос, почему стремитесь умереть?

— Я убил детей.

— Не вы, а Волна.

— Но я не спас. Нет! Спас, но не их. Вы бесчувственны. Вам не понять, — сказал Отшельник и мысленно добавил: «Механический чурбан».

— А что вы знаете о чувствах, Роби? Почему все из «Чертовой дюжины», кроме меня, саморазрушились? Вы думаете, человеку, срастившему себя с машиной, легко жить? — Камилл говорил ровно, не понижая и не повышая голоса. Его лицо не выражало никаких эмоций. — Мы избавились от слабостей и страстей, всего, что мешало чистому интеллекту. Но что получили взамен? Я человек?

— Нет, — ответил Отшельник.

— Тогда, кто я?

— В старину вас считали бы богом. Или дьяволом. Или волшебником из сказок.

— Кто-то склонен считать даже лес, покрывающий Пандору, разумным существом, — продолжил Камилл. — Допустим, выйдет на контакт такой вот брат по разуму, скажет, что для нормальной жизни он должен избавиться от паразитов, похожих на людей, как две капли воды. Они живут в деревнях и городах посреди леса, давят друг друга, копошатся в своих мелких проблемах и не ведают, что за ними наблюдает некто совсем чужой, но более высокоразвитый. Чью сторону выберете в такой ситуации?

— А вы сравниваете себя с чужим разумом и думаете, что свысока наблюдаете за нами, да?

— Всё не так просто, Роби…

Ползущая на небе туча закрыла одно из солнц. По зеленой бесконечности леса прошла рябь. Начавшийся вой ракопаука резко оборвался, и кто-то большой заворочался в тумане под утесом, шумно пыхтя и чавкая поваленными деревьями.

— Как жить дальше? — спросил Отшельник.

— А вот на этот вопрос я ответить не смогу, — по-человечески вздохнул Камилл. — Ни себе, ни вам. От прошлого не спрятаться. От будущего — можно попробовать. Варианты истории множатся, перетекают друг в друга, переплетаются, плодя вероятности и теряясь в хаосе неопределенности. Их можно изменить, воздействуя на случайную цепь событий, но… Кто дал мне право? Я же не ваш бог или дьявол. — Камилл попытался изобразить нечто похожее на улыбку. — Иногда лучше оставить людей страдать, чем дать шанс истории избрать катастрофические последствия.

— Зачем же так, Камилл?! Это… Это бесчеловечно!

— Бесчеловечно? Почему бы и нет? Это вы, люди, предпочитаете слепо менять свое будущее, прикрываясь абстрактными понятиями морали.

— Да что вы знаете о людях, жес!.. — закричал Отшельник и запнулся на полуслове.

— Жестяной чурбан? — переспросил Камилл. — Могу вас заверить, что металла во мне меньше, чем в консервной банке. Ваше сравнение не отвечает действительности.

Отшельнику стало противно и гадко. Он понял, что спорить с Камиллом на моральные темы не имеет смысла — тот просто не догадается, о чем разговор. Почему-то вспомнились не убегающие от аэробуса дети, а обвиняющий и страшный взгляд Тани, когда она ПОНЯЛА.

— Если бы было возможно исправить прошлое!

Спросил? Или только подумал?

— Шанс есть, — ответил Камилл.

— Какой?! Вы же сами сказали, что от прошлого не спрятаться.

• 1/4
• Следующая