Из золотых полей

Оглавление

100

Чесс медленно сошла по изукрашенной парадной лестнице, вошла в гостиную. «Сколько вещей, сколько же здесь вещей, — сердито подумала она. — Неудивительно, что в комнате так душно, это от того, что здесь тесно, просто негде повернуться. Она раздвинула портьеры и занавески и подняла окно с дорогим оптическим стеклом. Одна из тяжелых шелковых кистей, которыми были отделаны портьеры, ударила ее по плечу, и ей вдруг вспомнилось, как она спорила с владельцем магазина: она желала непременно иметь портьеры именно этого оттенка зеленого, а не того, который был у него в ассортименте. Сколько же времени она потратила на погоню за вещами! Отчего ей казалось, что обладание большим и все возрастающим количеством вещей так важно?

В гостиную вошел Нэйт и тут же спросил:

— Как она?

— Хорошо. Опять заснула. Сейчас сон для нее — лучшее лекарство. Она съела всю порцию заварного крема.

— Я, пожалуй, пойду посижу с ней. Вдруг она проснется и захочет чего-нибудь.

— Да, конечно, — сказала Чесс. Оба они по многу раз на дню ощущали потребность побыть с Гасси, чтобы вполне увериться, что с нею и вправду все в порядке.

* * *

Нэйт смотрел на спящую Гасси, и сердце его сжималось от страха. Впервые в жизни он чувствовал собственную уязвимость. Он не был человеком, склонным к самоанализу, и когда обнаружил в себе неизвестную ранее способность к глубоким переживаниям, ему стало не по себе и он попытался освободиться от них. Однако это оказалось ему не под силу. Он едва удерживался, чтобы не обнять Гасси, не оградить ее своим телом от опасностей, которые — теперь он это знал — грозили ей отовсюду.

Никто из родных Нэйта: ни мать, ни отец, ни дядя — никогда не ласкал его. Пока Джош не привел в семью Элву, он не знал ни объятий, ни поцелуев, ни каких-либо иных открытых выражений любви. И сейчас властное желание обнять свою дочь, прижать ее к груди смущало его. Ее детские объятия и поцелуи всегда доставляли ему радость, но прежде он не видел особой разницы между ними и ласками щенка, восторженно лижущего лицо своему хозяину. Только теперь он понял, что дары, которые так щедро дарила ему его маленькая дочурка, были для него дороже всех его богатств.

Слово «любовь» не приходило ему на ум. Это было расхожее, обыденное слово, ведь люди «любят» персики или какую-нибудь песню. То, что чувствовал он, не имело названия. А если имело, то он его не знал. Он вообще был не знаток по части слов. Он знал только, что он слаб и беспомощен перед теми силами, которые едва не отняли у него его дитя, и что он с радостью отдал бы свою жизнь вместо ее жизни, если бы эти силы вернулись. Гасси была хозяйкой его сердца.

Помимо своей воли он протянул руку и коснулся пальцем ее ладони. Гасси не проснулась, но крепко сжала пальчиками его палец, как делала тогда, когда была еще совсем крошкой. И улыбнулась во сне.

У Нэйта перехватило горло. По его щекам медленно потекли слезы.

Глава 30

Способность стремительно восстанавливать свои силы, свойственная юности, уже через две недели вновь сделала Гасси прежней — шумливой и неугомонной. Нэйту и Чесс ничего не оставалось, как примириться с неизбежным.

И милосердное забвение, защищающее людей от чересчур тяжких воспоминаний, постепенно изгладило поселившийся в их душах страх.

Но Чесс все время возвращалась мыслями к рассказам, которые так нравилось слушать Гасси, и вспоминала свое счастливое детство в Хэрфилдсе. И родной дом стал казаться ей чуть ли не более реальным, чем тогда, когда она в нем жила.

Однажды на исходе теплого осеннего дня, когда в воздухе стоял бередящий память запах сжигаемых палых листьев, она решилась окончательно и пошла искать Нэйтена. Он только что вернулся домой и, сидя в качалке на крыльце, читал передовицу «Курьера», в которой Доктор убеждал читателей в необходимости замостить улицы Стэндиша.

— Ты читала последний номер «Курьера»? — посмеиваясь, спросил он. — Этот чокнутый Доктор пишет, что доказательством цивилизованности являются блестящие сапоги без единого пятнышка грязи, а раз так, то мы здесь все еще пребываем в состоянии дикости.

Чесс улыбнулась. Она так и не смогла полностью простить Доктору его поспешного бегства, когда Гасси заболела холерой. Правда, потом он извинился, сказал, что ему стыдно, и очень красноречиво поносил себя за проявленную слабость. Но Чесс уже не могла испытывать к нему прежнюю симпатию.

— Мне надо кое-что сказать тебе, Нэйтен. — Он сложил газету. — Я хочу заново отстроить Харфилдс. Не в Виргинии, а здесь, чтобы мы могли в кем жить. Я всегда жалела, что Гасси так ни разу и не увидела его.

Нэйт не вполне понимал, почему Чесс захотела восстановить Харфилдс, но ему было достаточно того, что она этого желает. На следующий день они пошли в тихий багряно-золотой лес за городом и выбрали место на вершине невысокого холма. Гасси отправилась вместе с ними; она то и дело бегом бросалась вперед, а потом возвращалась и требовала, чтобы они поторопились. Ей хотелось, чтобы строительство началось как можно быстрее. Она мечтала о том, как будет съезжать вниз по перилам «летящей лестницы».

* * *

У матери Нэйта тоже появилось заветное желание. Она объявила о нем во время очередного воскресного обеда. Все Ричардсоны были теперь членами методистской общины Стэндиша и ходили в местную церковь. Еженедельные поездки в Дерхэм и обеды в пансионе миссис Браун ушли в прошлое.

После богослужения семья шла обедать в дом мисс Мэри, хотя в доме Чесс и Нэйта столовая была куда просторнее и у них имелась своя кухарка.