Колодец Единорога

Оглавление

Альсандер перебил, не дослушав:

— Много ли солдат в укреплении?

— Не больше полудеции, — ответил посланник. — Господин Рогей — вот это, я вам доложу, предводитель! — уж подумывал, не напасть ли на них. Вы-то легко могли бы это сделать: я вижу, у вас достаточно воинов, да и вооружены хорошо…

— Тебя-то не спросили, — буркнул Воевода. — Какие вообще войска у валькингов в Белоречье?

Проводник глянул угрюмо:

— Точно мы не знаем. Только то, что большая часть Восьмой терции распределена по фортам, а недавно из Бриеллы прошло по дороге несколько деций Двенадцатой. Та, с которой вы дрались, была третьей по счету, и направлялась она, как мы полагаем, в Наарос. Говорят также, в Ставорне стоит Четвертая терция, но наверняка сказать трудно, поскольку торговцы лесом еще не приезжали…

Альсандер повернулся к Эйрару:

— Надо поднимать людей и двигаться, не дожидаясь рассвета. Иначе мы в ловушке.

— Почему?

— Потому, что в форте целую ночь горели огни — что, как я понимаю, у них не в обычае. Рогей удрал по тропе, так? Неужели не ясно, что ублюдки — «союзники» прибежали в крепость и подняли переполох? Я больше чем уверен, что новости уже разлетелись во все стороны, и Восьмую терцию сейчас вызывают из фортов, а Четвертую подтягивают из Ставорны, чтобы отрезать нас и прихлопнуть здесь, как клопов!

21. Сквозь Высокие Холмы Фроя

Проводник-белореченец ехал впереди отряда. Его появление пришлось как нельзя более кстати, ибо в урочище Вороньей Башни не вело путной дороги — войско двигалось узенькой тропкой через густой лес. В отличие от Драконова Хребта, здесь не было теснин и утесов, — тропа причудливо петляла меж круглых холмов. Жаворонки славили занимавшийся день, небо постепенно прояснялось. Эвименес ехал позади, присматривая за вьючными лошадьми: он все боялся, как бы они не отстали. Альсандер и Мелибоэ держались посередине отряда. Плейандер присоединился к Эйрару, ехавшему во главе. Воевода пребывал в отличном расположении духа и был не прочь весело поболтать, но не сумел выжать из трангстедца двух слов и принялся насвистывать лишенную мелодии карренскую песенку, отбивая ладонями такт и вполголоса рявкая вместо припева.

На пути встретился журчащий ручей; лошади бережно ступали, перенося седоков на ту сторону. За переправой Эвадне пришпорила коня и протолкалась вперед — к Эйрару.

— Как там поется в вашей песне — «погибает Дейларна», если не ошибаюсь? Да уж, погибельная страна: сплошной лед и ветер вместо тепла. Когда наконец настанет весна?

— Уже настала, — буркнул Эйрар. Усталый и хмурый после ночи, проведенной без сна, в тягостных размышлениях, он вовсе не расположен был добродушно пикироваться. — По-твоему, после зимы должна сразу наступать жара? Кстати, мы, северяне, не скоро влюбляемся. Зато наша любовь не скоро и отгорает, она — навсегда!

Она захлопала в ладоши:

— С ума сойти, какие придворные речи!.. Хоть сейчас в Пермандос, во дворец к Стенофону с его дамами. Верно, Плейандер?

Но Плейандер, словно повинуясь незаметному знаку сестры, приотстал от них и не ответил, так что она продолжала:

— Нет, в этой стране в самом деле того гляди пропадешь. Надо будет тебе покинуть ее, когда встанешь на ноги. Что она делает с людьми! Поглядеть хоть на моего брата Альсандера: всегда был весельчак и добрый попутчик, а туда же: столкнулся с этим твоим длиннобородым философом, только и слышно: ля-ля-ля, бу-бу-бу, все утро выясняют, на что больше похоже наше воинское ремесло: на искусство вроде живописи, или же на науку вроде астрологии или математики? А кругом-то птицы поют!..

— Ну, это на самом деле философский вопрос… — начал Эйрар серьезно, но она рассмеялась и перебила:

— Вот что, сударь лягушонок, философами нам с тобой в жизни не бывать, так что позабудем про такие вопросы. Давай лучше веселиться, глядишь, подольше проживем на свете. Я-то ведь видела, как вчера ты готов был все бросить и прыгнуть на шею этому вшивому валькингу — пока не заговорил твой бородатый. Небось, и сейчас подумываешь о том же?

— Нет, нет! — с жаром воскликнул Эйрар и вдруг помимо воли заметил, что Эвадне разговаривала с ним чуть не слово в слово так, как он сам разговаривал когда-то с Гитоной… с Гитоной: он больше не боялся мысленно произносить это имя. Эвадне, однако, поняла его порыв лишь как свидетельство интереса к ее словам — и продолжала:

— Помнишь, что я тебе говорила под деревом, где вы с Эрбом убили горную кошку? Вы, дейлкарлы, вечно хотите соединить несоединимое… жить в двух стихиях, как люди-рабы или морские демоны Джентебби. Не желаете признавать ни наследных титулов, ни привилегий, ни постоянных вождей — куда там, это все не для вас. Ну и что мы имеем? Валькинги с их знаменитым единством до сих пор вас били и впредь будут бить. Потому что они выйдут на поле битвы все как один, а ваших явится хорошо если половина, ведь непременно сыщется кто-то, кто не захочет…

— Я не хотел бы так думать.

— Ох, лягушонок, лягушонок! Ты будешь верить по-детски, пока жизнь не ткнет тебя во что-нибудь носом. Но если я не права, тогда объясни мне, пожалуйста, почему валькинги всю дорогу выходят сражаться прекрасно вооруженными и обученными так, что любо-дорого поглядеть, да еще и с «союзниками» из вашего же числа? И, конечно, лупят вас почем зря?

— Не ждал я, — сказал Эйрар, — что ты их станешь расхваливать.

— Да кого я расхваливала?.. А впрочем, даже ту кошку следовало бы похвалить за ее когти. Нет, лягушонок, я от них совсем не в восторге. Это ж надо жить без музыки и веселья, и даже баронство дается не до конца дней, а требует ежегодного обновления на Совете!.. Да чем они лучше смердюков нашего Додекаполиса? Нет, Эйрар, я просто к тому, что, когда перед тобой враг, надо оценить длину его руки. Вот я и говорю, что по всей справедливости валькинги — солдаты что надо, верные и храбрые. А что делает их такими, можешь ответить?