Всемирный следопыт, 1929 № 11

Оглавление

— А вы? — спросил несколько побледневший врач.

— To-есть вы спрашиваете про королевича и пана Дростальского? Что произошло дальше? Тур катал по поляне тушу убитого коня, а королевич и маршалок неслись в сторону, настегивая изо всех сил коней, и я за ними, потому что я ведь не для себя устраивал охоту.

Одутловатое лицо пана Згержа стало растерянным. Он повернулся всем туловищем к рассказчику и, запинаясь, спросил:

— А как же мы… то-есть вы — расчитываете завтра убить это чудовище?

Лесничий пренебрежительно пожал плечами.

— Когда я устраивал охоту для королевича, — возразил он, — моей обязанностью было доставить рыцарское удовольствие его милости. А вам, пане, нужен мертвый тур и ничего больше. Значит и охота будет совсем другая.

— Не совсем мертвый. Я же вам уже объяснял это…

— Ну да. Я знаю… — Пан Кричевский опустил голову на руки и задумался.

— А все-таки мне жаль… — сказал он после недолгого молчания. — Не этого старого героя — он один и уже не оставит по себе потомства… Мне жаль могучей и грозной породы, которую здесь еще со времен князей Мазовецких сторожили и берегли, а теперь вот на моих глазах их не стало. Ге, пане! Это были времена, когда Ягелло перед великой войной с Орденом целую зиму готовил в Беловежской Пуще провиант для стотысячного войска, и обозы соленого мяса

туров, и зубров тянулись из Пущи сюда, к Варшаве. Зубры там и теперь уцелели, но тура давно уже нет. Здесь, в этих вот заповедных дубовых рощах берегли мы последнее на земле стадо туров, и еще я застал их более полусотни штук. Хорошо берегли! Сам король не мог помыслить, чтобы на охоте заколоть турицу, и убить тура было все равно, что убить шляхтича. Каждое лето мы готовили им стога сена по полянам. Они были хозяевами и господами леса, и когда тур стоял на дороге и взрывал землю рогами, любой проезжий, даже пан или магнат, сворачивал с дороги и далеко объезжал в сторону. Каждую неделю лесники давали введения о числе животных, и если одного не хватало, мы рыскали по лесам далеко кругом, пока не находили беглеца, а потом облавой возвращали его назад.

Гости закусывали, гайдуки сидели в углу, а Дзыга стоял посреди хаты.

— Когда к осени звери отъедались желудями, — продолжал лесничий, — начинались бои между быками. Тогда, бывало, ночью мороз подирал по коже от их протяжного страшного рева. Случалось, что какой-нибудь старый бык побеждал

и калечил остальных, а сам по старости уже не мог оставлять потомства. Тогда докладывалось королю, и только по его приказанию назначалась на этого быка охота. Помню, я отвозил раз тушу убитого тура в подарок от короля цесарскому послу Герберштейну. Он был ученый человек и написал книгу, где упоминает об этом подарке. Одну книгу он прислал мне. В ней нарисован тур, только он там больше похож на свинью.

Лесничий сумрачно усмехнулся.

— Ну, что ж, а затем все пошло прахом. За заботами о московском престоле да о далеких Инфлянтах королю некогда стало думать о том, что творилось в его коронных землях и лесах. Да хоть бы здесь, под самой Варшавой. А потом, знаете сами, началась война с Москвой. Это не плохо. Речь Посполитая всегда воевала, и для того господь сотворил шляхтича, а Иисус Христос саблю ему привесил к поясу, чтобы она не ржавела попусту в ножнах. И уж я и не знаю, за что бог нас наказал, потому что мы довольно потрудились за его святое имя. Взяли и выжгли Москву. А сколько городов московских и еретических церквей поразорили дотла! Но видно есть на нас грехи, потому что война проникла в самое сердце Речи Посполитой. Проникла с той самой разбойничьей вольницей, которая сначала громила Московию, а потом принялась и за своих. Помните, пане, проклятый 1613 год? Наши же жолнеры брали королевские города, били и шляхту, и мужиков, и мешан — кого придется. Ну, тут почистили и этот лес. Где уж было ему уцелеть, когда все кругом горело в огне!

Княжеский врач вздохнул и горестно покачал головой.

— Да, плохие времена, — сказал он. — С тех пор как мой господин князь Самуил Сангушко в 1622 году ездил послом в Московию и вернулся, не добившись прочного мира, прошло пять лет, а мир все еще не заключен. Княгиня тогда очень беспокоилась. Московиты такие варвары, что они могли бы посягнуть и на священную особу самого посла.

Пан Кричевский встал из-за стола и надел шапку.

— Не такие уж плохие времена, — возразил он, — если завтра мы будем охотиться на дичь, какую впредь никогда и никому не придется увидать. А пока советую лечь спать. Вы в княжеском дворце не привыкли вставать рано, а завтра мы начнем дело еще перед рассветом.

Лесничий вышел наружу, и еще долго было слышно, как он кричал на дворе, отдавая приказания. Потом он снова вошел в хату, кинул на стол шапку и, завернувшись в бурку, мгновенно уснул на скамье.

II. Ночное свидание.

На сеновале, куда забрались на ночлег хозяева хаты и приезжие слуги, слышался тихий неторопливый разговор.

— Они его завтра убьют, дедушка?

— Убьют, Марыся, убьют, А может и он кого убьет, пана лесничего или пана врача. Ведь это не теленок, Марыся.

— Не трепи языком, старик! — раздался грубый низкий голос из угла. — Если убьет, так тебя старого или меня, а не пана. На панов и смерти нет такой, как на нашего брата.

— Может и так, — согласился Дзыга. — Одним дураком наверное меньше станет, если ты попадешь к нему на рога. А меня тур не убьет. Не надейся. Я их знаю. Всю жизнь прожил в лесу, не то что ты.