|
Оценить:
|
Всемирный следопыт, 1929 № 11
9
Был момент, когда казалось два ровных мощных усилия разрывали тело. Скользко прополз стыд бросить человека, беспомощно лежавшего на земле, но не стало порыва отваги для прыжка вперед, и отвратительным, но приятным оправданием показалась мысль о только что пережитом оскорблении… Затем могучие рога медленно склонились к земле, какая-то чужая, не связанная с волей сила толкнула лесничего в чащу кустов, а в следующее мгновение, охваченный тупым мутным ужасом, он несся, сам не зная куда, раздвигая грудью и лицом колючие ветви.
Потом тяжкий удар пониже спины бросил его на землю. Что-то громадное, промелькнув над головой, с хрустом исчезло в чаще, и все покрылось острой болью, вырвавшей протяжный крик.
Он сделал попытку подняться и снова со стоном опустился на землю. Рука, которой он провел по бедру, измазалась кровью, струйкой вытекавшей из разорванных штанов. Несколько минут Кричевский лежал неподвижно, не решаясь разбудить движением начавшую утихать боль, затем медленно и осторожно согнул и снова выпрямил колено. Еще более осторожно, превозмогая боль, попытался пошевельнуть уже всей ногой и весь вспыхнул от яркой захватывающей радости. Нога сгибалась и в бедренном суставе. Он не искалечен, и кость не сломана. Значит удалось отделаться простым ушибом и должно быть только поверхностной раной, судя по тому, что на земле растеклась лишь небольшая лужица крови.
Слегка приподнявшись, он осмотрелся кругом и закричал о помощи. Звук голоса вышел визгливым и хриплым. Мгновение он молча прислушивался, затем снова с перерывами принялся кричать. Опушка отдаленного леса глухим двойным эхо возвращала его призыв, и может быть виной тому было чувство глубокой затерянности еще минуту назад, но ответный возглас показался неожиданно скорым и близким.
— И помни, собачье отродье… — со злобой обратился лесничий к хлопцу.
Раздвинулись ветви кустов, и запыхавшийся Стецко вынырнул из чащи. При виде неподвижно распростертого на земле окровавленного пана глаза хлопца стали круглыми от ужаса. Он застыл на месте, затем, бросившись на колена, принялся торопливо и осторожно разрезать мешавшие рассмотреть рану лохмотья штанов.
Кричевский медленно и с усилием повернулся назад, пытаясь в свою очередь разглядеть рану.
— Ну, что там? — беспокойно спросил он.
— Рана пустая, пане, только он, гадина, сорвал вам всю кожу от этого места и вот досюда. — Стецко прикосновением руки показал направление и протяжение ссадины. — И как это кости остались целы от такого удара? Ведь, поверьте, кругом все кровью затекло и посинело.
— Ну, у меня-то кости крепкие, — самодовольно ответил лесничий. — Тебя таким ударом он бы расшиб в лепешку. Ну, а теперь скидывай с себя рубашку и перевяжи рану.
Хлопец осторожно покрыл ссадину листьями попавшегося под руку подорожника и, разорвав свою рубаху на полосы, старательно забинтовал пана.
Уже окончательно успокоившись, лесничий вытянулся на левом боку, опустив голову на подложенную охапку ветвей, и первый раз после нападения тура вернулся мыслью к событиям сегодняшней охоты. Тур ранен двумя, а может быть и тремя пулями и несомненно издыхает где-нибудь совсем недалеко. Нужно скорее спешить содрать с его лба кудрявую шкуру, иначе все вышло ни к чему — и зверь убит попусту, и пропали его сто червонцев.
Он обернулся к хлопцу, чтобы отдать распоряжение, и вдруг остановился на полуслове, пораженный внезапно скользнувшей по сознанию смешной и страшной мыслью. Ведь завтра придется быть при дворе князя и рассказывать о событиях сегодняшнего дня. Значит прежде всего его засыплют вопросами о его ране, и что будет, когда узнают, что он получил удар в такое место? С острой беспощадной ясностью он представил себе помирающих со смеху придворных дам и трясущегося от хохота пана Сапегу, который сейчас был в гостях у князя.
Кровь горячей волной залила лицо. Был момент нестерпимо острого стыда, затем лесничий неизвестно для чего опасливо огляделся кругом и с внезапно вспыхнувшей злобой обратился к хлопцу.
— Слушай, Стецко, я ранен в ногу, выше колена, вот здесь. — Он указал рукой место на бедре. — Понятно?.. И помни, собачье отродье, если хоть одна живая душа узнает… я с тебя шкуру спущу, задеру насмерть!
Он умолк, впиваясь взглядом в побледневшее лицо холопа.
— Ты один перевязывал меня, — медленно продолжал он, отчеканивая слова. — За услугу получишь червонец. А если хотя бы во сне болтнешь чего не надо, так ведь ты меня знаешь…
В последних словах Кричевского зазвучала такая беспощадная угроза, что хлопец, только что бесстрашно встречавший выстрелом бегущего тура, вздрогнул и низко склонился.
VII. Смерть храброго.
Упрямо следуя в нескольких шагах за лесничим, Згерж остановился на другом краю крошечной лесной полянки. Лай собак оборвался. Стало странно тихо. Нельзя было глаз оторвать от залитого осенним пурпуром пышного куста рябины.
Потом мохнатая лавина так неожиданно вырвалась из-за зеленой стены, что не было времени ни испугаться ни стрелять, и пришел момент нечеловеческой боли…
Когда он очнулся, все кругом было странным, непонятным и чужим. Стерлись и растворились в сероватом полусвете резкие грани листьев, низко нависавших над его лицом. Странными переливами голубоватого и красного мягко сияла почти прижавшаяся к щеке белая ромашка. Что-то небывало громадное произошло с ним, но нельзя было вспомнить и понять, почему он лежит навзничь на лесной полянке, не в силах шевельнуть рукой или ногой и не чувствуя своего тела.
