Рельсы

Оглавление

На корме «Мидаса» капитан, держа в механической руке следящее устройство, попеременно взглядывала то на его экран, то на горизонт. Последний был скрыт мрачными серыми облаками, на первом танцевала одинокая красная точка.

— Мистер Мбенда, — сказала капитан, — он взял курс на правый борт. Переводникам переводить. — И те перевели, последовательно проведя поезд через несколько стрелочных переходов так, что огонек на экране радара снова оказался прямо по курсу.

Когда капитан не была занята наблюдением за неумолимой точкой на экране, она читала книги о философиях. Перечитывала мемуары, и мысли, и размышления тех редких капитанов, кому довелось поставить в своей погоне финальную точку. Делала заметки на полях. Что происходит, когда уклончивая концепция, на которую ведет охоту человек, попадается?

Трижды дьявольски быстрый зверь, за которым они гнались, стремительно зарывался на такую глубину, где его нельзя было обнаружить, низводя свое сияющее «я» в теснины, недоступные механизму капитана Напхи. и трижды после многодневных скитаний, непрерывно наблюдая экран, включенный на полную мощность, но не забывая и об иных, более традиционных методах поиска кротов, она его находила.

Во второй раз, когда они потеряли, а затем нашли сигнал, означавший большую тальпу, далеко-далеко на горизонте был замечен земляной холм. Сначала пыль столбом взметнулась к небу, заставив всех онеметь от изумления, а когда все улеглось, то на горизонте осталась настоящая гора земли.

— Жалко, парнишка не видит, — вздохнул Фремло. — Я слыхал, это он раздобыл ей эту штуку. Ему бы понравилось. — Никто не ответил.

Погоню никто не отменял; кротобои оставались кротобоями: они делали свои умозаключения, полагаясь на свои навыки и охотничье чутье. С той только разницей, что теперь философия капитана Напхи оставляла еще электрический след, который подтверждал или не подтверждал их предположения. А еще раз или два у капитана, когда она возилась со своим приемником, был такой вид, словно она беззвучно повторяла какие-то слова, среди которых было и «спасибо».

Насмешник Джек шел под землей не так, как полагается нормальным мульдиварпам.

— Откуда он знает? — вслух недоумевал Вуринам. — Ну, вот как он узнает, что мы висим у него на хвосте? Почему он все время пытается сбежать? — Так он интерпретировал необычайную стремительность и уклончивость большого зверя.

— Он давно уже дразнит капитана, — шептались другие. Потому-то он ее философия.

Но Хоб Вуринам задавался еще одним вопросом. Как-то вечером, когда они огибали полосу льда, багровевшую в кровавом пламени заката, он, нервно вывернув карманы наружу и снова вставив их на место, обратился к доктору Фремло:

— Как, по-вашему, это не похоже на мошенничество?

Доктор наблюдал за потасовкой сурков возле норы. Фремло ничего не ответил.

— Если Напхи возьмет Джека-Насмешника таким способом, — продолжал Вуринам, — не будет ли это мошенническим завершением ее философии? Разве можно облегчать себе путь, пользуясь тайным знанием, как вы думаете, доктор? — Фремло на ходу запустил комком бумаги в дерущихся сурков. — Интересно, что бы сказал Шэм, — продолжил Вуринам.

— Вряд ли что-нибудь особенное, — отозвался Фремло. — Это же не утиль, верно? Это просто большой крот.

Солнце село, пока они двое продолжали разговор о Шэме, а транспортное средство, лояльность которому они оба сохраняли за повременную оплату, нарезало спирали по пересекающимся участкам путей, постепенно сокращая расстояние между собой и объектом страсти своего капитана.

Глава 55

В первый раз или два, выманивая ее к себе с неба, Шэм просто гладил шерстку Дэйби, наслаждаясь присутствием существа, которому он был важен как таковой, а не как ходячее подтверждение того, что некий фрагмент рельсоморья есть тот самый фрагмент рельсоморья с того самого снимка. Между тем опознание продолжалось. Он уже сказал «да» окаменелому лесу; леднику, который наползал на рельсоморье и уже почти съел рельсы в одном месте; фрагменту узнаваемо кочковатой земли. «Это ты видел?»

Каждый раз, когда Шэма выводили на опознание, Дэйби описывала круги в небе. Каждый раз Шэм говорил «да» — до того, последнего случая, когда он, помешкав, сказал правду: «нет». И капитан Элфриш, подумав, кивнул и сменил курс.

Дэйби отказывалась заходить в камеру Шэма, но присаживалась на край крошечного окошка. Шэм раскидывал руки, точно крылья, а потом оживленно тыкал пальцем в проплывавшие мимо острова, поощряя мышь отправиться туда, попугать местных чаек и поискать корма. После чего заманивал ее обратно. Он глядел, как она кувыркается под облаками и верхним небом над зубчатым краем утильного рифа.

Где же они ехали?

Жизнь Шэма зависела от милосердия человека, не знавшего пощады. От настроения убийц, которые легко могли швырнуть его за борт или подвесить на крюке над землей просто так, забавы ради. Но, пока он был им полезен и они сохраняли ему жизнь, он не уставал всматриваться в окружающий их мир, где он никогда не бывал прежде. Здесь не было ни доктора с его заданиями, ни скуки, и уже одно это — несмотря на постоянно грозившую ему опасность — вдохновляло.

Робалсон навещал его в любое время и говорил ни о чем. То вдруг начинал нерешительно поддразнивать Шэма, а когда это ни к чему не приводило, продолжал неловко сидеть.

— Ходит столько слухов, — сказал он, наконец, однажды. — Насчет того, что если то, за чем гонятся эти Шроаки, ну, то, что нашли их родители, хотя бы наполовину так хорошо, как все думают, то мы… — Он причмокнул губами. — Говорят, это даже представить нельзя. Так что нам надо пошевеливаться, пока остальные не пронюхали. Но ведь у других-то твоих картинок нет, так ведь?