Убить отступника

Оглавление

Вчера Снетков привез Голевскому в конверте оплаченную подорожную. Капитан вскрыл пакет и увидел напечатанные строчки:

«Объявителю сего (далее вписано красивым почерком) капитану лейб-гвардии Московского полка господину Александру Голевскому из состоящих в ведомости Почтамтов двенадцати лошадей от Санкт-Петербурга (снова вписано) до Красноярска и обратно со всех почтовых станций без наималейшего замедления и остановки давать за указанные прогоны почтовых лошадей во уверении сего при подписании Почт-Директора, с приложением Санкт-Петербургской Почтамта печати, дана сия подорожная». Сбоку, рукой главного почтмейстера России написан номер подорожной. Внизу, той же рукой – «Сентября», «30-го» и печатными буквами «дня 1831 года». Бумагу удостоверяла печать столичного Почтамта и витиеватая подпись почт-директора.

– Вот и славно, поручик, – сказал Голевский.

Снетков протянул ему еще четыре конверта.

– Что это, сударь?

– Этот конверт с красным сургучом – дозволение посетить могилу Боташева, другой – разрешение на двухмесячный отпуск, в третьем – особый бланк, выданный начальником всех сибирских почт для быстрой подачи лошадей на станциях, а в четвертом – две тысячи рублей на непредвиденные расходы. Деньги выделены из Казенной палаты, в коих по возвращению следует дать отчет. Сударь, вы понимаете, что мы не можем вас сопровождать открыто, с казаками или жандармами. Миссия весьма секретна.

– Понимаю.

– Но за вами будет тайно ехать наш человек, жандармский поручик Фокин в партикулярном платье, а с ним еще двое наших агентов, переодетые в слугу и кучера. Поручика вы узнаете по тайному паролю. А пароль таков. Начинает он первый. Вопрос: «Сударь, вы не из Петербурга, кажется, лицо мне ваше знакомо». Вы отвечаете: «Нет, я из Москвы, но в Петербурге я жил когда-то, на улице Морской». Он: «Вот как, а я жил на Невском». Запомнили?

– Да.

– Также будете общаться с помощью писем и записок. На бумаге в верхнем правом углу будет надпись по латыни стоять «Dum spiro, spero!» Так же вы, если хотите предать Фокину письменное донесение или сведение, то тоже указывайте в условном месте условный девиз. Оставлять на тех почтовых станциях, где побывали, на имя господина Уварова. Уяснили, сударь?

– Вполне, поручик.

– Секретные депеши относительно вас мы разослали по городам, где вы проследуете. У Фокина будет на руках ордер от имени графа с правом арестовывать любого, на кого вы укажете как на заговорщика. Поручик будет слать нам курьерами известия из каждого города, где вы остановитесь. Так что его превосходительство будет всегда знать о ваших передвижениях и возможных успехах.

– Хорошо. Завтра же я отправляюсь в путешествие.

Снетков доброжелательно посмотрел на капитана. Слова прозвучали вполне искренне.

– Удачи вам, капитан. Храни вас Бог.

– Спасибо.

Вот что было вчера. А сегодня поутру Голевский написал письмо своей тете о том, что надолго уезжает и оставляет все на управляющего Аристарха. Тетя уже собирается в Петербург, но видимо, не суждено им свидеться после многомесячной разлуки. Увидятся после вояжа, если все будет благополучно. Не забыл написать Александр и краткое послание своему брату. Сын Кузьмы по-мальчишечьи шустро сгонял на городскую почту, отнес письма. Игнат помог Голевскому собрать чемодан, Александр Дмитриевич взял шкатулку, любовное признание Даши, Евангелие, с десяток любимых книг. Подошел к иконе. С надеждой взглянул на лик божий.

– Спаси и сохрани. – И начал молиться.

Вошел Игнат и доложил:

– Барин, лошади готовы.

– Хорошо, Игнат. Ступай, голубчик, я позову тебя.

Старик кивнул и вышел. Голевский дочитал псалом, сказал «аминь!» и перекрестился.

Посидели на дорожку, вздохнули, встали. Кухарки и горничные всплакнули, даже управляющий Аристарх прослезился. Все вышли во двор. Игнат вынес чемодан, погрузил в почтовую кибитку. Голевский сел в нее, Игнат – рядом.

…Северная Пальмира осталась позади.

Голевский погрузился в сон. Двадцать две версты – и вот уже почтовая станция София. Следом другая, третья… Заночевать он решается в славном городе Новгороде, в гостинице.

Глава 4

Утром 2-го октября Голевский покинул Новгород. Проехав Крестцы и Валдай, капитан заночевал в селе Хотилово. На следующий день снова отправился в путь. Проскакав верст сто, остановился на почтовой станции Медная. В тридцати верстах отсюда была уже Тверь. Александр Дмитриевич решил немного передохнуть и перекусить. Коляску так трясло на ухабах, что ему чуть не сделалось плохо. Станционный смотритель, седой худощавый старик, встретил его любезно. Посмотрел подорожную, кивнул.

– Лошади сейчас будут готовы, ваша милость. Не изволите ли чаю? А может, и покушать?

– Да распорядись, голубчик, я чертовски голоден.

– Сию минуту. Глаша!..

Жена смотрителя, тоже худенькая, косоглазая старушка, поняла мужа с полуслова и наказала дочери насчет чая. Дочка метнулась разжигать самовар. Игнат остался на улице у коляски. Присмотреть за ней и помочь ямщику запрячь лошадей.

Почтмейстер не успел вписать в книгу номер подорожной капитана, как в дом вихрем влетел бравый обер-офицер в гусарском ментике и доломане темно-синего цвета. Голевский сразу же узнал лихого кавалериста. И как его было не узнать! Известный бретер Цаплин. Поэт, кутила, храбрый вояка. Когда-то любимчик великого полководца Н. Н. Раевского. Семь лет назад на глазах Голевского от выстрела поручика скончался родной брат известного декабриста Ивана Анненкова – Григорий. Голевский был секундантом на той злополучной дуэли. На лице гусара виден шрам от сабли французского кирасира. За одну из дуэлей Цаплина, тогда ротмистра Павлогорадского гусарского полка, отправили рядовым-драгуном на Кавказ в действующую армию, он достойно сражался с горцами, отбыл наказание, снова заслужил офицерское звание и снова числится в гусарах, только уже Ахтырского полка.