Ревизор Империи

Оглавление

Попытка быстро испечь в России слой новых хозяев обернулась катастрофой как для самого слоя, так и для российского менеджмента. Масса людей возжелала немедленно стать успешными акулами бизнеса и президентами фирм, и другая масса людей поняла, что это — спрос, на котором можно без труда срубить нехилые бабки. Курсы начинающих предпринимателей, курсы управленцев, пошаговые руководства достижения успеха в карьерном росте, тренинг — интенсивы по продаже имиджа предпринимателя… Как оказалось, в основу этих услуг проще всего положить те же технологии, что и в сектах, чем и воспользовались. Обучить первого встречного тонкостям ведения дел и управления сложно и хлопотно. Гораздо проще промыть мозги так, что человек на самом деле начнет верить, что он в жизни что‑то из себя представляет и что‑то умеет, и вот за это ощущение собственной значимости он и заплатит. Если это применяется к нормальному специалисту для повышения уверенности в собственных силах, то это не страшно, в худшем случае это лишь обычный развод на бабки. Беда в том, что через подобные услуги пропускается армия безруких и безмозглых офисных тараканов, и вся эта накачка ложится на мозги, не отягощенные даже малой долей здоровой самокритики. Поскольку такой обращаемый в бизнес — веру платит деньги единственно из желания хоть чего‑то достичь то он изо всех сил рад поверить тому, в чем его убеждают, а убеждают его в безграничной вере в собственную значимость и мнимые возможности: "Получите огромный заряд энергии и веры в себя". Круг замыкается. В итоге у бедняги самомнение входит едва ли не в процесс обмена веществ, а продукты этого обмена разгребают сотрудники фирм, не имея возможности послать источник продуктов в пешее эротическое путешествие.

27. Тайны дома?5

— А вы, Виктор Сергеевич, у нас не только в ремингтонах специалист, а и в винах тоже. Признайтесь, небось и по женской части университет с отличием?

Стол для ужина был накрыт в столовой. Если бы автора звали Ян Флеминг, то читателя на половину этой главы ждало перечисление яств редкостных и простому английскому обывателю недоступных. Но автора зовут иначе, а обед проходит не под пальмами., и поэтому воображение читателя будет волновать всего лишь утка с овощами, тушеная в судке и легкое белое вино из все тех же массандровских подвалов. Сквозь приоткрытое окно доносились свистки паровозов, крики извозчиков, цокот копыт по брусчатке, отдаленные звуки духового оркестра из сада Общества Трезвости и близкий хрип граммофона, который соседи выставили на балкон. "Зацелуй меня до смерти, и я смерть благословлю" — с придыханием выводил цыганский голос певицы. У Виктора теплилась надежда, что здесь это воспринимают не слишком буквально.

— Да что вы, Глафира Матвеевна. Просто повезло, продавец в лавке оказался порядочным, а то знаете, как сейчас развести могут… местным каким‑нибудь.

Стены столовой были оклеены зелеными обоями в золотую полоску; странная привычка отделывать комнаты в разные цвета, подумал Виктор. Так же, как и в кабинете, здесь над интерьером главенствовал массивный стол; правда, здесь он был круглым, с массивной, толщиной с советский электросамовар резной дубовой ножкой, стеснительно выглядывавшей из‑под свежей, вышитой по краям скатерти. Вместо вазы с цветами, для которых время еще не наступило, посреди стола, совершенно неожиданно для Виктора, возвышался сифон с сельтерской водой: культовая вещь для советского обывателя конца 70–х, как, впрочем, и совершенно ненужная для последнего. Стол окружали четыре легких стула с жесткими спинками и плетеными сиденьями; если за письменным столом человек ценит незыблемость опоры и удобство, то за обеденным — возможность без труда отставить и задвинуть. Высокий худощавый буфет темно — вишневого цвета со стопками посуды дулевского фарфора за зеркальными стеклами дверец и точеными шпилями, придававшими ему некоторое сходство с готическим собором, не устранял некоторого ощущения пустоты. Ровные плоскости стен оживляла пара пейзажей в массивных рамах и лимоны в глиняных горшках; один, самый большой, стоял на хлипкой деревянной цветочнице, и два поменьше — на подоконнике. Сквозняк из кухни беззаботно флиртовал с легкими шелковыми занавесками, нарушая установленную здесь атмосферу строгости и покоя. Люди в этом мире еще были хозяевами вещей и лишь недостаток средств ограничивал их возможность обустроить окружающий мир по своему вкусу.

— Смотреть, смотреть теперь за всем надо! Теперь многие зажились, на дело свое скопили, а в душу каждому не заглянешь, потемки душа‑то, один бог в ней видит. Вот и мы тоже с Аристашей, оба крестьянского роду: он из крепких, в городе сперва зерном торговал, а потом уму — разуму понабрался, новый товар приметил, теперь и в столицу ездит, и по губернии, а я вообще из простых, в горничных тут служила, пока Аристашу не встретила. Теперь, слава царю — батюшке, как господа живем…

Щеки Глаши слегка раскраснелись от бокала десертного вина, и она щебетала без умолку.

— Вы кушайте, кушайте, кушайте, давайте я еще тот кусочек подложу!

— Большое спасибо, Глафира Матвеевна, я сам возьму… Очень все вкусно и сытно.

— Сама выбирала. А вы, Виктор Сергеевич, сами из дворян, верно будете? Не обижайтесь на вопрос, мы женщины, народ ох как любопытный. Вот прибыл новый человек, а нам уж и все про него узнать охота, кто он да что он.

— На что же обижаться? Прадед тоже был из крестьян, в город подался путевым мастером… ну, пути сообщения тоже в то время были, без паровозов, конечно.