Упрямое время

Оглавление

…Я стоял метрах в тридцати от автобусной остановки. В руках – газета развёрнутая. Делал вид, что читаю и жду кого-то. С газетой очень удачно в детективах придумали. Закрыл лицо, и никто тебя не узнает. Лучше, конечно, на лавочке сидеть, тогда и подавно никто не посмотрит. Но лавочки стояли только на остановке и я – другой я, тот, который живёт в этом «сегодня» – пройдёт как раз вдоль них.

Во сне время течёт по особым законам. Оно то замрёт, то припустит с невиданной скоростью. Едва я развернул газету, как большой жёлтый автобус затормозил у остановки. «Тридцать четвёртый»? Точно. Я сразу решил, что это именно тот автобус. Удивился – с чего это он такой большой? – и автобус послушно ужался. А из передней двери уже выходила Ксюша, почему-то одна. Это я воспринял как должное – я-то уже здесь! О «я-не я», который вёл дочь в цирк, успел позабыть.

Оксана деловито направилась к переходу. Эй-эй-эй, так сразу? Я рванул следом. Газета из рук тут же исчезла, будто испарилась. Вернее, тот я, который был там, готовился спасать, забыл о газете. Но другой я, наблюдающий со стороны и составляющий планы, фиксировал малейшие детали.

Дочь стояла у перехода, ждала. Я подбежал, встал за её спиной. Сейчас загорится зелёный, но она останется на месте. Я удержу, не дам шагнуть под колёса «опеля».

Время застыло. Только что неслось вскачь, и я боялся не успеть, а теперь замерло. Ну же, ну! Пусть быстрее всё это закончится.

И вдруг я понял – не время застыло. Я застрял, словно мушка в капельке янтаря. Попытался сбросить наваждение, шевельнуться, схватить Оксану за плечо. Да хоть крикнуть – «Обернись!» Ничего. Я был вплавлен в это время. А оно продолжало идти. Уже летел по проспекту сбесившийся «опель», спешил проскочить перекрёсток. Уже вспыхивал зелёный огонёк, и Ксюша бежала по зебре, будто не видела несущейся наперерез машины…

Я закричал от ужаса – не тот я, что стоял за спиной у Оксаны, беспомощный, застывший. Тот, что наблюдал со стороны. Тот, что спал сейчас на скрипучей железной кровати.

Сон оказался вещим.

Часть II. Калейдоскоп

Глава 12. 1 июля 2001

– Тоня, да не трогай ты его. Пьянь же.

– Что ты сразу – пьянь? Может, человеку плохо? Сердце схватило. Глянь, одет чисто, и газетка.

– Не сердце у него схватило, а печень.

– А если и печень?

– От водки. Ты на рожу посмотри.

– Что – рожа? Нормальное лицо.

Голоса прорезались сквозь укрывающий мрак. Но ко мне они никакого отношения не имели, потому я постарался забыть о них.

– Мужчина! Мужчина, вам плохо? Вы меня слышите?

– Да пьяный он, ничего не слышит. Пусть лежит, пошли.

С моим левым плечом что-то происходило. Оно начало жить отдельной жизнью, начало трястись само по себе.

– Мужчина? А он хоть живой?

Плечо продолжало трястись… Да нет же, его кто-то тряс! И голоса звучали слишком близко, чтобы не иметь ко мне отношения.

Я открыл глаза. Оказывается, так просто вынырнуть из чёрного морока! Открыл глаза, и вот он я, здесь.

– Мужчина, вам плохо?

Круглое лицо с отвислыми дряблыми щеками. Кожа пористая, нездоровая. И бородавка на щеке. Большая, коричневая, с торчащими в разные стороны волосинками. Незнакомое лицо.

– Мужчина, что вы молчите? Вы меня слышите?

Женщина стояла наклонившись, но я видел её лицо в каком-то странном ракурсе, снизу вверх… Это потому, что я лежал! Лежал на земле, под деревом, в полуметре от тротуара, где стоял мужик, тоже толстопузый, обрюзгший. Смотрел на меня, брезгливо поджав губу.

Я сел. И это оказалось совершенно нетрудно.

– Может, вам скорую вызвать? – обеспокоенно спросила женщина.

– Нет. Не надо, спасибо.

– Что, сердце схватило?

– Да. Сердце.

– Бывает. Если сердце больное, нужно лекарства с собой носить. У меня валидол есть. Будете, под язык?

– Нет.

Женщина помолчала. Раздумывала, что бы мне ещё предложить.

– Вам встать помочь?

– Не надо.

Поднялся на ноги я тоже самостоятельно. Что в этом трудного?

«Опель» стоял на прежнем месте, мигал аварийками. Метрах в десяти от него красовалась машина «гаишников», а сами они суетились, растягивали рулетку, мерили расстояние от зебры до колёс «опеля». И до белого контура, вычерченного на асфальте.

– Здесь авария была… – посмотрел я на женщину.

– Да. Но мы позже подошли, не видели.

Она повернулась к спутнику, будто немой вопрос задала. Тот пожевал губами, добавил:

– Вон та машина девочку на переходе сбила.

– И что с ней?

– Да кто его знает? Тормоза неисправные, или водитель пьяный. Меряют вон, определяют.

– С девочкой что?!

Мужик отшатнулся, вновь посмотрел на меня брезгливо.

– А что с девочкой? Насмерть, конечно. Он же нёсся, как ошпаренный. Говорят, на красный побежала. Одни за детьми не следят, другие на машинах носятся. Молодёжь!

Он будто ставил нас в один ряд – мента-лейтенанта, Ксюшу, меня. И за несправедливость такую в рожу ему врезать так захотелось…

Верно, лицо у меня страшным сделалось. Женщина заметила, подхватила спутника под руку, потащила от греха подальше.

Всю дорогу до дома – до квартиры моей съёмной – я шёл пешком. Почти через полгорода шёл, не замечая ничего вокруг. Понять пытался, как мог я пропустить Ксюшу? Как мог не увидеть, когда они – мы, то есть – из автобуса выходили? Когда отвлёкся? По всему получалось – не мог не заметить, не отвлекался ни на секунду. Да и Ксюша с той стороны дорогу переходила, когда её машина сбила. С мороженым уже. А я помнил всё по-другому. Почему?