Нигилий

Оглавление

Думаску склонился вперед и тяжело дышал. С Нагелем сделался нервный припадок. Горячие слезы потоком лились из его глаз. Натянувшиеся нервы не выдержали напряжения…

— Боже мой! — послышалось возле него. Верндт сдвинул далеко назад шлем и с жаждущим взглядом впитывал в себя, воздух. Потом он обнял рыдающего друга.

VI

Перед тенистым загородным домом Вальтера Верндта стояли бесконечные ряды автомобилей. На площади, напротив дома, без помехи снизились аэропланы ярких цветов европейской, азиатской и американской прессы. Движение в этом квартале становилось все затруднительнее. В 10 часов утра не было уже проезда лошадям. Туземные конные полицейские стояли по обе стороны улицы и следили за порядком в рядах автомобилей. Несмотря на образовавшиеся цепи, к дому теснилось множество народа. Из еще движущегося автомобиля, из снижающегося аэроплана выпрыгивали, выползали и торопились люди к центру сборища. И среди всей этой сутолоки толкались туземцы-кули, торговцы, кричали возницы и зевали нищие.

Внизу, в приемной, стоял дон Эбро. Его невозмутимое спокойствие было резким контрастом с волнением всей толпы кричащих и суетящихся представителей печати.

— Sennor Верндт ни с кем не будет говорить! — с достоинством повторял он в сотый раз и все тем же тоном. Кожаное лицо его было прорезано глубокими складками, нога — слегка выставлена вперед, точно для танца. Как Цербер охранял он дверь во внутренние комнаты.

Дон Эбро охранял дверь.

Репортеры газет всего мира

осаждали д-ра Верндта.

В зале было шумно от говора. Раздавалась французская, голландская, шведская, английская, немецкая, итальянская и русская речь. Не отсутствовало почти ни одной значительной газеты. Кроме того были представители ученого мира и государственных учреждений для исследований, члены спортивных обществ. Каждый желал быть первым в этой борьбе за новым, за сенсацией, и каждый представлял собою настоящий рог изобилия вопросов, желаний, просьб и уговоров. Каждый пробивался вперед, не обращая ни на кого внимания. Меняли постоянно ряды и места, но дальше приемной не проникал никто.

Эбро, отстраняясь, вытянул руки и стоял неподвижно, точно пагода. Тотчас же накинулись на эти руки десять, двенадцать подстерегавших людей и стали напихивать их деньгами. В долларах и рублях, марках и пезетах, испанец равнодушно прятал их и разражался над головами теми же словами, разбивавшими все надежды.

— Sennor Верндт — ни с кем не будет говорить!

— Земляк, земляк, будь добр!.. — прошептал кто-то у него сбоку. Черноволосый репортер шарил по его бокам, стараясь найти вход во внутрь — Дон Эбро схватил его быстрым движением за воротник и спокойно поставил среди остальных.

— Я навещу тебя в Барцелоне, почтенный земляк! — сказал он ему ласково. Кожаное лицо его было невозмутимо и только в глазах был добродушный смех.

По временам сбоку раздвигался занавес и выбрасывал в комнату кучку репортеров. Они были хмуры и разочарованы, но им все таки завидовали. Никто не трогался с места. Продолжали выжидать.

— Следующие десять господ! — разрешил дон Эбро.

Точно коршуны бросались все к открытой двери. И каждый раз напрасно. Испанец не пропустил бы и лишней мыши. В то же мгновение ряды снова надвинулись. В дверях стоял красный и смеющийся доктор Нагель. Его появление произвело действие, подобное бомбе. Напор задних рядов был так силен и неожидан, что Эбро напрасно простирал вперед руки. Он не мог удержать равновесия и беспомощно барахтался, вращая белками. Нагель движением руки попросил всех успокоиться. Прошли минуты, пока его просьба была услышана.

— Послушайте, господа, — сказал он, смеясь, — так не может продолжаться! Доктор Верндт, конечно, очень благодарен человечеству за сочувствие к его опытам и к его здоровью, но он все же не может отрываться от работы из-за этого подавляющего сочувствия. Он не имеет возможности давать объяснения каждому из присутствующих, здесь. Весь мир одинаково интересуется первым опытом. Мне очень жаль, но я не смогу сообщить печати ничего, кроме уже известных фактов, пока не будет разобран материал и не выяснятся результаты. Доктор Верндт просит всех, здесь присутствующих, не отказать сообщить своим издательствам, что он отклоняет все без исключения лестные и соблазнительные предложения, полученные им в бесчисленных телеграммах и вызывах по радио, предложения — в первую очередь получить от него сообщение об опыте.

Как рапиры, скрещивались, в рядах злобные, мстительные, безутешные и полные ненависти взгляды. — Итак, остальные тоже! Этакие мошенники! Пробуют своими миллионами убить конкуренцию. А этот Верндт отказывался от денег! Да он с ума сошел… немецкий упрямец!. Хорошо еще, что остальные ничего не знают. Теперь дело касалось положения каждого репортера…

Нагель, улыбаясь, вытер пот со лба.

— Сегодня в час ночи всему миру одновременно будет сделан доклад по радиотелефону. А пока — до свидания, господа!

Среди толпы началось необычайное беспокойство. Точно какое-то внутреннее сомнение волновало ряды недоуменных, растерянных людей. Но это продолжалось всего несколько мгновений. Потом, несколько человек бросилось к выходу. Это было как-бы сигналом к бегству из дома. Толкаясь, теснясь в каком-то головокружительном вихре, мчались все с криками, перегоняя друг друга, к автомобилям, аэропланам и лошадям. Через четверть часа после появления Нагеля, пространство перед домом было совершенно пусто. Последний аэроплан мчался над крышами и исчез в погоне за автомобилями.