Соло для саксофона

Оглавление

Просто удивительно, что дядя Саша успел закинуть нас в подвал. То есть Димку с Виталькой он просто подтолкнул к люку, но меня именно закинул. А Димка внизу поймал. Потому что у меня от ужаса ноги стали ватными, а глаза никак не могли оторваться от окна, в которое пару секунд назад заглянул мерцающий.

Добротный, из толстых досок сколоченный люк наглухо закрыл нас от света.

— Ну что, вниз, — шмыгнув носом, сказал Виталька. — Девятнадцать ступенек.

Димка разжал руки, и я вздохнул глубоко-глубоко. Обычно это помогает. Но сейчас, кажется, не помогло. Димка спросил:

— Ты как, Игорек?

— Сп-пасибо, — выговорил я сквозь клацанье зубов. Летел бы вниз кувырком…

Наверху кто-то закричал. Крик ударил не по ушам — по сердцу. Приглушенный люком, он все равно был ужасным.

Виталька всхлипнул. Конечно… там, наверху, оставались только его папа с мамой.

— Пошли, — скомандовал Димка. — Отсидимся.

Девятнадцать ступенек. Хорошо, что Виталька в частном доме живет. В квартире дальше балкона не убежали бы.

И хорошо, что мы собирались лезть с дядей Сашей за компотом. Люк в подвал из коридора. И окно во двор… из комнаты мы не то что спрятаться не успели бы, мы бы и мерцающего не заметили.

Снова дверь. Щелчок выключателя — и подвал становится виден во всей, как мама выражается, монументальности. Полки, банки; короб с картошкой, ящики с яблоками, капустные кочаны под потолком; пластмассовый тазик с черным виноградом…

— Отсидимся, — повторяет Димка. — С такими запасами год можно помощи ждать.

Димка из нас троих самый старший. Ему уже четырнадцать. А Витальке сегодня двенадцать.

Мне Витальку жалко. Жалко дядю Сашу с тетей Таей. Но жалость эта какая-то… ну, словно ненастоящая. Потому что настоящий — только страх.

— На улицу надо было, — говорю я.

— У нас не та улица, — хмуро отвечает Виталька.

Правда, не та. Слишком тихая.

Мерцающие редко нападают на улицах. Никогда — на людных. Или, скажем, в автобусе, или возле заводской проходной, когда люди идут сплошной толпой. Никогда. Опасаться надо подъездов, лифтов, подворотен. Кустов. И собственной квартиры. Особенно — собственной квартиры.

Димка подошел к яблокам. Опрокинул один ящик, второй, третий… четвертый. Ярко-красные яблоки прыгали, катились по глиняному полу во все стороны…

Я спросил:

— Зачем ты?

— Мы тут простудимся насквозь, пока помощи дождемся, — ответил Димка. Поставил два ящика днищами вверх возле яблочной россыпи. На них — еще два. Сел. — Вот так. Виталик, Игорек, идите садитесь.

Какое-то время мы молчали. Сидели, прижимаясь друг к другу боками. Только я, если честно, совсем не от холода дрожал.

Потом Виталька заплакал. Молча. Кривя лицо, вытирая слезы рукавом белой праздничной рубашки.

— Виталик, — сказал Димка. Как взрослый. Он вообще жутко рассудительный, до занудства, иногда аж противно делается. Но сейчас от Димкиной нудности мне почему-то стало легче. — Послушай, мерцающий же был один. Кто-то у тебя остался. И, наверное, скоро за нами придет.

— Лучше бы я сам там остался, — всхлипнул Виталька. — С ними. Чем вот так сидеть и ждать…

— А кому бы от этого легче стало? — мрачно спросил Димка.

Виталька уткнулся лицом в Димкино плечо и заревел. А кто б не ревел на его месте?

Я смотрел на дверь. Кто-то придет сюда за нами. Может, вот прямо сейчас. Тетя Тая, наверное — ведь дядя Саша был ближе к выходу. Или… или мерцающий.

— А в нашем дворе вчера тоже, — сказал Димка. — В соседнем подъезде на пятом этаже квартира, да вы знаете, Лариска из шестого «а». Та, что волосы в желтый цвет выкрасила. У нее… в общем, она одна дома была, и пришел мерцающий. Так она выскочила на балкон и по бельевой веревке спустилась на четвертый этаж, — в Димкином голосе прорезалось восхищение. — Я и не думал, что она такая храбрая!

— Станешь храбрым, когда мерцающий, — прохлюпал Виталька.

— Игорек вот не стал, — возразил Димка. — Ты только, Игорек, не обижайся.

— На правду не обижаюсь, — буркнул я. Про то, как Лариска из шестого «а» по веревке спустилась на четвертый этаж, я уже слышал. Слышал и то, о чем Димка не стал говорить: как раз в тот день не вернулась домой Ларискина мама. — Дим, а правда, что в Москве эти гады всех спецназовцев из «Альфы» завалили?

У Димкиного папы дома компьютер с интернетом, а это совсем не то, что новости по телевизору.

— Не знаю, — Димка на пару секунд задумывается и решительно продолжает: — Папа говорит, что может быть правдой, потому что о таком никогда в новостях не скажут. Прикиньте, какая паника сразу поднимется… хотя она и так, паника. Вообще, они могли. Они, наверное, и пули на лету ловить могут.

— И откуда они свалились на нашу голову, — Виталик судорожно вздохнул. — Знать бы, сбросили б туда заранее бомбу. Или хоть сейчас… их же все больше, значит, каждый день новые лезут…

Откуда мерцающие взялись и откуда продолжают браться, никто понятия не имеет. То есть, может, кто-то и знает — из тех, которые решают, нужно ли знать остальным… ну, и сами мерцающие, конечно. Пару месяцев назад их и в помине не было. Точно помню, первый раз я услышал о пришельцах первого сентября. Вика трепалась. Она ездила на все лето к бабке в Питер, рассказать ей было о чем и безо всяких пришельцев, и все решили, что она просто выпендривается. Никому и в голову не пришло, что это правда. Пришельцы, ха!

Где-то к середине сентября слухи о Чужих (именно так их вначале обозвали) обросли такими подробностями, что им верили все. Ну, почти все. Моя мама, например, не верила. Говорили, что Чужие запросто перехватывают телепередачи, в интернете творят, что хотят, не хуже заправских хакеров, с людьми сами не говорят, но все понимают. И — нападают на людей. Им достаточно прикоснуться. Убивают они этим прикосновением, или жертва только теряет сознание, никто наверняка сказать не мог. Некому было внести ясность… Чужой уносил жертву навсегда.