Обгоняя смерть

Оглавление

Он переводил взгляд с него на женщину.

О Господи, нет!

И тут потерял сознание.

Он очнулся в полной тишине. Стояла глубокая ночь, и в комнате сгустились тени. Его буквально сковало холодом. Он натянул одеяло до горла и лег на спину.

Во рту ощущалась дергающая боль.

Он провел языком по деснам, где некогда были зубы. Теперь там остались пустые впадины. Они вытащили зубы, не спрашивая его, как забирали и все остальное.

Щелк.

Опять этот звук. Один и тот же, каждую ночь, раздающийся из угла комнаты. Он медленно сел и вгляделся в темноту.

Он оглядывал этот угол днем, когда из окна лился солнечный свет. Там ничего не было. Только шкаф и пространство за ним, узкий двух-трехфутовый промежуток. Глубокой ночью в гнетущей тишине легко увидеть и услышать то, чего нет. Темнота вытворяет с тобой такие штуки. Но он видел собственными глазами: там пусто.

Щелк.

Он продолжал смотреть в темноту — отпугивал ее. Потом, накинув одеяло, поднялся и шагнул к тому углу.

Остановился.

Из темноты на лунный свет выполз таракан, его ножки постукивали по полу, тело щелкало при движении. Он смотрел, как насекомое добралось до кровати, потом повернуло и направилось к двери, которая всегда была закрыта. Подлезло под створ, подергивая усиками, и исчезло.

Таракан.

Он улыбнулся, плюхнулся на кровать. Облегченно вздохнул. В глубине души он понимал, что никто не мог наблюдать за ним из угла. Все время. Всю ночь. Никто не стал бы этого делать, даже бы не подумал. Все это игра воображения. Сознание порой заставляет тебя усомниться в себе самом; искажает реальность, мутит рассудок, когда ты слаб, — и вот ты уже подвергаешь сомнению очевидное.

То был всего-навсего таракан.

Он выпростал руки из-под одеяла и утер пот с лица. В окно дул ветер. Он лежал, подставляя кожу прохладе. И, закрыв глаза, уловил вдалеке шум моря.

— Таракан.

Он открыл глаза.

Что это, черт возьми?

— Я вижу тебя, таракан.

Он прижался к стене. Подтянул колени к груди. Из темноты появился второй таракан и пополз тем же путем — повернул влево, к свету по ту сторону двери.

— Не беги, таракан.

Из темноты вынырнула рука и обрушилась на насекомое. Потом пальцы дернулись, зашевелились и разомкнулись, демонстрируя останки таракана, расплющенного, раздавленного на части, прилипшие к коже.

Вслед за кистью показалась рука, затем тело, и из темноты выполз человек в пластиковой маске.

Это была маска дьявола.

Вместе с этим незнакомцем, смотрящим снизу вверх из глубин ночи, помигивая в отверстиях для глаз, появился запах. Прорезь для рта была широкой, длинной, сформированной в постоянной коварной усмешке, и человек улыбался, высовывая язык.

— О Господи! — послышался дрожащий голос с кровати.

Человек в маске провел языком по жестким краям прорези — большим, распухшим, красным и блестящим, словно труп, плавающий в черном океане.

Кончик был неровно разрезан посередине.

У дьявола оказался раздвоенный язык.

Сидя на кровати, он чувствовал, как останавливается сердце, грудь сжимается, тело слабеет.

Человек в маске снова мигнул, втянул воздух через крохотные дырочки в маске и медленно поднялся на ноги.

— Интересно, какой у тебя вкус… таракан.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

14

По адресу «Голгофы», который дал мне Кэрри, находился многоквартирный дом «Игл-Хайтс», примерно в четверти мили к востоку от Брикстон-роуд. По пути туда мой телефон зазвонил, но, пока я доставал его с заднего сиденья, связь прервалась. Я включил голосовое сообщение. Звонил Кэрри.

— Э, я подумал… — Голос его теперь звучал не так официально, как во время последнего разговора. — Позвоните мне, когда сможете. Утром я в участке до десяти, а после обеда до четырех.

Я взглянул на часы: восемь сорок три. Набрал его номер, но дежурный сержант сказал, что Кэрри в участке нет. Застряв в пробке, я позвонил снова, и тот же сержант ответил, что он еще не появлялся. Я оставил сообщение, и тут за рядом дубов появился «Игл-Хайтс».

Дом был серым и безликим. Грязные бетонные стены, словно здание гнило изнутри. Двадцать пять этажей, по бокам, за круговой оградой, еще два больших многоквартирных дома. У парадного входа щит с надписью «Игл-Хайтс». Под ней кто-то написал баллончиком с краской: «Добро пожаловать в ад».

Я поставил свою «БМВ» рядом со старым «гольфом», под его колеса были подложены кирпичи, окна выбиты. Напротив подростки, которым полагалось быть в школе, гоняли мяч по грязной траве. Я вылез из машины, взял телефон, перочинный нож и пошел к входу.

Внутри слева висели почтовые ящики, большей частью пустые. Я заглянул в прорезь ящика с номером 227: там ничего не было. Справа находилась винтовая лестница. Начав подниматься, я увидел громадную кабину лифта с кондиционером внутри. Чем дальше я углублялся, тем хуже пахло.

Дверь на второй этаж болталась на петлях, стекло потрескалось. Из квартир доносился смутный шум: гудение телевизора, женский крик, глухой стук мяча. На каждой стороне коридора располагалось по пятнадцать окрашенных в грязно-коричневый цвет дверей. Двести двадцать седьмая квартира была почти в самом конце.

Я постучал дважды и стал ждать.

К двери было приклеено объявление. Оно висело уже почти четыре года и предупреждало о необходимости соблюдать санитарные нормы. Бумага частично истлела и поблекла.

Я постучал снова, на сей раз сильнее.

Дальше по коридору, в квартире на противоположной стороне послышался звук открываемой двери. Кто-то разглядывал меня в щель.