К отцу своему, к жнецам

Оглавление

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

...

М. Туллию Цицерону, консулу, отцу отечества, Р., жрец высшего Бога, – в счастье благоразумия, в невзгодах стойкости, во всем великодушия

Кто красоту и телесную силу, кто мягкость одежд и высоту зданий, кто пространство владений и величие честей, мы же на всякий день восхваляем мудрость и превыше всего чтим ведущее к ней учение. Многолюден стан ее поклонников, и сколько лет ни проведи в нем, покажутся днями малыми пред величием любви. Не дивно, что многие ищут ее от юности, дабы приять невестой себе: ведь эта, по твоему слову, всех дел управительница прекраснее солнца, ибо не помрачается облаком злобы, выше созвездий, ибо причастна вещам божественным; беспредельна ее крепость, распоряжения ее сладостны. Цари ее ищут, консулы ее советом утверждаются.

Каковы же и сколь велики науки, что составляют свиту мудрости, во всем ей содействующие, без которых она не создала бы дома себе, но оставалась бы скиталицей между людьми? Они ведь юношей воспламеняют, подстегивая их усердие желанием славы, они мужам открывают для подражания полную примеров древность, старцам простирают широкое поле памяти; благодаря наукам одни седеют разумом, а не брадою, другие, подобно Сципионам и Катонам, природную доблесть просвещают наставлением, третьи странствуют в прошлом свободнее и охотнее, чем в настоящем. В благоденстве украшение, в несчастьях утешение, дома собеседник, снаружи сопутник, во всем несравненная верность. Скажу ли, к чему приводит праздность без занятий науками? Флакк за меня говорит:

Если
книгу себе до зари не попросишь с лампадою; если
ум не направишь ты свой к делам и раченьям достойным,
будешь терзаться без сна ты страстью иль завистью.

Пожалуй, кто-нибудь назовет школьные труды бездельем и ребяческой игрою. Что же? пусть увидит человека, бежавшего от вихрей форума, от алчности Беллоны, от прочих тягот земли и моря, – пусть посмотрит, говорю я, на того, кто, сокрывшись от многообразного людского мятежа, извне умаляется, внутри же укрепляется и несметным плодом духовных работ освежается и услаждается. Что же скажем о тех, кто, излечив болезнь очей, изнуренных вещами земными, избрал лучшую долю и, смежив глаза для суеты, небесные тайны узрел в доме Божьем, то есть в душе, заступленной стражею добродетелей и населенной высокими дарами? Услышь слово некоего философа: «Досуг без занятий науками, – говорит, – смерть и погребенье заживо». О безделье святое, о безделье честное, о безделье, всякого дела достойнейшее, если без него жизнь не лучше смерти и человек не честней мертвого тела!

Ты можешь заключить, какая любовь к ним меня накаляет, если я стремлюсь изложить все доводы в пользу наук и перечесть все их выгоды, точно сицилийские валы или колосья ливийской жатвы, рискуя вызвать в тебе и пресыщение сказанным, и недовольство пропущенным. Будь здоров.

2

...

М. Туллию, римскому консулу, Р., жрец высшего Бога, – благой и верной Фортуны

Сполна вытерпев мое многословие, ты, пожалуй, молвишь: «Чего же ты хочешь? неужели, уцепившись за одежду какого-нибудь ремесленника или конюха, примешься требовать, чтобы, соединив мудрость с красноречием, сделались философами? полно! хоть и доносит нам дивная древность, что богом сделался Главк, однако разумней ждать от любого рыбака, что нам встретится, лишь рыбы хорошей, а не подобных успехов». Ничуть того не желаю – ведь, клянусь Геркулесом, куда меньше на свете мудрецов, чем приверженцев мудрости: однако столько же праведных, сколько поклонников праведности. Вот путь, всем открытый, природой и писаньями указанный: но таким трудом кажется людям – жить по мерилу честности, мирского успеха не любить, мирских тягот не страшиться, что любая суета кажется им легче.

О попеченья людей! сколь много в делах их пустого!

Взгляни на людские сужденья, занятья, желанья, решенья, службы, слова и заслуги, и увидишь, какой пестротой они преисполнены, какое многообразие в них само с собою сбивается, сражается и смешивается.

Иные разумны, притворяясь безумными, иные же от чрезмерного разума безрассудствуют. Иные из объятий философии бросаются к оружию; иные, покинув покой кельи или школы, ввергаются в каждодневное изнурение тела. Иные тяжбами и прекословиями тешатся; иные терзаются, если предстоит им вступиться в тяжбу. Иные щедры на чужое, скупы на свое. Те горделиво смиряются, эти смиренно кичатся. Иные живут в простоте, всюду преуспевая, иные же вращаются в лукавствах, и все им противится. Иные плачут под притворным смехом; иные под лицемерным рыданьем ликуют. Иные в покое покоя не находят. Иные, без конца собирая, мнят, что ничего не собрали. Иные тщательно исследуют и уразуметь не могут, как истощилось скудное их именьице. Иные, взыскуя честей, стяжать их бессильны. Иные, бежав от честей, влекутся к ним против желанья. Иные, потакая своим прихотям, всегда крепки; иные, не отступая от Гиппократовых правил, редко поднимаются с одра недуга. Иные все время ловят мирскую славу и все время бесславны. Иные, все книги перелистав, ничему не научаются; иные, все посулив, посулов не исполняют. Иных возвышает знатность, иных же смиряет, и подчас бывает князьям любезней глупец незнатный, чем мудрец благородный. Иные всякую заботу от себя отгоняют, иные же не только в свои, но и в чужие дела готовы погрузнуть. Иные больше верят языку льстеца, чем своей совести. Иные не успокоятся, пока не добудут желаемого, а получив, глядят на него с презреньем. Иные в пустячных делах осмотрительны, а в трудных и важных, где надобно зрелое решение, – опрометчивы. Иных тщеславье приводит к гибельным санам; иные любым саном небрегут, коли в нем не найдется наживы. Иные тяжки для друзей и домашних, врагов же почитают со всяким смирением. Иные шьют себе множество риз, хотя вскоре предстоит им сбросить последнюю, иные множество зданий начинают и не довершают. Но что ж я растекаюсь по людским делам?