Грозовой перевал

Оглавление

— Дай ей боже проснуться в мучениях! — прокричал он со страшной силой, и топнул ногой, и застонал в неожиданном приступе неукротимой страсти. — Она так и осталась обманщицей! Где она? Не там — не на небе… и не погибла — так где же? О, ты сказала, что мои страдания для тебя ничего не значат! У меня лишь одна молитва — я ее постоянно твержу, пока не окостенеет язык: Кэтрин Эрншо, не находи покоя, доколе я жив! Ты сказала, что я тебя убил, так преследуй же меня! Убитые, я верю, преследуют убийц. Я знаю, призраки бродят порой по земле! Будь со мной всегда… прими какой угодно образ… Сведи меня с ума, только не оставляй меня в этой бездне, где я не могу тебя найти! О боже! Этому нет слов! Я не могу жить без жизни моей! Не могу жить без моей души!

Он бился головой о корявый ствол и, закатив глаза, ревел, не как человек — как дикий зверь, которого искололи до полусмерти ножами и копьями. Я увидела несколько пятен крови на коре, его лоб и руки тоже были в крови; должно быть, сцена, разыгравшаяся на моих глазах, была повторением других таких же, происходивших здесь всю ночь. Она почти не будила во мне сострадания — она меня ужасала. И все-таки я не решалась его оставить. Но, когда он несколько овладел собой и заметил, что за ним наблюдают, он громовым голосом приказал мне уйти, и я подчинилась. Уж где мне было успокаивать его и утешать!

Похороны миссис Линтон были назначены на ближайшую пятницу после ее кончины; до этого дня гроб ее, открытый, усыпанный цветами и душистыми листьями, стоял все время в большой зале. Линтон проводил там дни и ночи — бессонный сторож; и Хитклиф — это осталось тайной для всех, кроме меня, — проводил если не дни, то все эти ночи в парке, равно не зная сна. Я с ним не сносилась, но все же я понимала, что он намерен войти, если будет можно; и во вторник, когда стемнело и мой господин, до крайности уставший, вынужден был удалиться на несколько часов, пошла и раскрыла одно из окон: настойчивость Хитклифа меня растрогала, и я решила дать ему проститься с бренным подобием своего кумира. Он не преминул воспользоваться случаем — осторожно и быстро, так осторожно, что не выдал своего присутствия ни малейшим шумом. В самом деле, я бы и не узнала, что он заходил, если б не заметила, что примята кисея у лица покойницы и что на полу лежит завиток светлых волос, скрепленных серебряной ниткой; проверив, я убедилась, что он вынут из медальона, висевшего у Кэтрин на шее. Хитклиф открыл медальон и выбросил локон, подменив его своим собственным — черным. Я перевила их оба и положила вместе в медальон.

Мистер Эрншо, понятно, получил приглашение проводить прах своей сестры; он не явился и не прислал извинения; так что, кроме мужа, провожали гроб только арендаторы и слуги. Изабеллу не пригласили.

К удивлению поселян, Кэтрин похоронили не в стенах церкви, в лепной усыпальнице Линтонов, и не на погосте рядом с ее собственными родственниками — гроб зарыли на зеленом склоне в углу кладбища, где ограда так низка, что поросли вереска и черники перебрасываются через нее с открытого поля, и могильный холмик теряется там между торфяными кочками. Супруг ее похоронен тут же рядом; и у них у каждого поставлен в головах простой надгробный камень, и простая серая плита лежит в ногах, отмечая могилы.

17

Та пятница была у нас последним ясным днем перед долгим месяцем непогоды. К вечеру наступил перелом: южный ветер сменился северо-восточным и принес сперва дождь, потом град и снег. Наутро было трудно представить себе, что перед тем три недели стояло лето: первоцвет и крокусы спрятались в зимних сугробах; жаворонки смолкли, молодые листья на ранних деревьях пожухли, почернели. Томительно тянулось то субботнее утро, сумрачное и холодное! Мой господин не выходил из своей комнаты; я завладела опустелой гостиной, превратив ее в детскую; и там я сидела, качая на коленях плачущего младенца, крошечного, точно кукла; я качала его и глядела, как все еще падавший хлопьями снег заносил незавешенное окно, когда дверь отворилась и вбежала женщина, смеясь и запыхавшись. В первую минуту мой гнев был сильней удивления. Я подумала, что это одна из горничных, и закричала:

— Еще чего недоставало! Как вы смеете сюда врываться с вашим глупым весельем? Что сказал бы мистер Линтон, если бы услышал?

— Извините меня! — ответил знакомый голос, — но Эдгар, я знаю, уже лег. А совладать с собой я не могу.

С этими словами гостья подошла к огню, тяжело дыша и прижимая руку к груди.

— Я всю дорогу бежала, — помолчав, заговорила она снова. — От Грозового Перевала до Мызы; не бежала я, только когда летела. Я столько раз падала, что не сосчитать. Ох, у меня все болит! Не пугайтесь, я вам сейчас все объясню. Но сперва будьте так добры, подите и прикажите заложить карету, чтоб отвезти меня в Гиммертон. И распорядитесь, чтобы мне отыскали в моем шкафу что-нибудь из одежды.

Я узнала в гостье миссис Хитклиф. И ей, конечно, было не до смеха. Волосы рассыпались у нее по плечам, мокрые от талого снега; на ней было ее домашнее девичье платье, больше соответствовавшее ее возрасту, чем положению: простенькое, с коротким рукавом; ни косынки на шее, ни шляпы на голове. Легкий шелк, намокнув, облепил тело; а на ногах только комнатные туфли на тонкой подошве; добавьте к этому глубокий порез под ухом, из которого только из-за холода не струилась обильно кровь; бледное лицо в синяках и царапинах; сама еле стоит на ногах от усталости. Вы легко поверите, что мой первый страх не улегся, когда я получила возможность разглядеть ее на свободе.

— Моя дорогая барышня! — вскричала я, — никуда я не пойду и ничего не стану слушать, пока вы не снимете все, что на вас есть, и не наденете взамен сухое. И вы, конечно, не поедете в Гиммертон ночью, так что закладывать карету сейчас ни к чему.