Оценить:
|
Гиацинтовые острова
- Предыдущая
- 38/86
- Следующая
38
У акулы плохие звукоулавливатели, у нее плохие цветоулавливатели, но у нее отличный страхоулавливатель. По химическому составу воды, по ее неуловимому колебанию акула сразу определяет, что поблизости кто-то боится. Есть у нее такой орган, который чувствует чужой страх. У нее не хватает колбочек, и на ухо она туговата, но она безошибочно чувствует чужой страх и безошибочно приплывает. И тогда начинается самое страшное.
Но вы не бойтесь, не бойтесь! Пока вы ее не боитесь, бояться нечего. Есть чего бояться, когда вы боитесь.
А что делать, чтоб не бояться?
Тут есть разные способы. Птичка Гуатити считает, что нужно держаться коллектива. Она строит себе большое гнездо, а сверху обтягивает его змеиной кожей. Не подумайте только, что птичка Гуатити убивает змей. Просто змеи любят менять кожу, они сбрасывают старую кожу, а Гуатити ее подбирает. И донашивает, как донашивают маленькие после больших.
Гнездо у птички Гуатити просторное, из множества комнат, и единственное неудобство — что в каждой комнате живет отдельная семья и от этого становится тесновато. Тут и все удобства, как говорится, общие, и общие размолвки: этот прилетел поздно, тот улетел рано, — словом, как это бывает в общих квартирах.
Но зато в случае внешней опасности вся квартира — как одна семья. Тогда забываются все размолвки, и плечом к плечу становятся тот, кто ложится поздно, и тот, кто встает рано, и тот, кто ложится и встает своевременно. Сообща легче обороняться, легче отразить врага.
Какой из этого следует вывод? Какой должна быть самооборона?
— прежде всего не нужно следовать примеру Дипротодонта — Того, У Которого Спереди Два Зуба. Иметь впереди не зубы, а глаза, которые видят во всяком случае дальше собственного носа;
— никогда не превращать средство обороны в средство нападения;
— избегать не только смертоносной, но и свиноносной войны, говоря по-человечески — войны нервов. Ибо не у всех нервы такие крепкие, как у Свиноносной Змеи;
— отличать божьих коровок от пауков, даже если на вид их отличить невозможно;
— не считать, что вараны глупее баранов, когда они утверждают, что век драконов давно прошел;
— не ограничиваться самообороной: по примеру Пескаря и маленького Рачка оборонять не только себя, но и своих товарищей;
— не опускаться прежде времени на дно, как молодые платаксы;
— помня, что в мире не дремлют страхоулавливатели, никогда не поддаваться страху;
— учтя пример птички Гуатити, твердо знать: самая надежная безопасность — это безопасность коллектива, в котором живешь.
Хвост всему голова
У Птиходеры все не как у людей и даже не как у остальных беспозвоночных. Не зря ее относят к кишечно-дышащим: она, представьте себе, дышит кишками. Сидит себе на дне моря и дышит кишками, как какой-нибудь йог. И когда ей грустно — вздыхает кишками, а когда затаит дыхание — спрячет подальше свои кишки.
Может, потому, что у Птиходеры все не как у людей и даже не как у остальных беспозвоночных, ей легче обзавестись новым туловищем, чем новым хвостом. Оставьте ей хвост — и у нее появится новое туловище. Но отнимите у нее хвост — и у нее больше никогда не будет хвоста.
Один хвост останется — и от него пойдет Птиходера. Полхвоста останется, четверть хвоста останется — и от них пойдет Птиходера. А от Птиходеры что пойдет? Ничего не пойдет. Даже хвост не пойдет, если Птиходера останется без хвоста. Так кто же тут у кого хвост? И кто у кого Птиходера?
А вы говорите: одна голова хорошо, а две лучше, а три еще лучше… Пока вы тут считаете головы, Птиходера, чего доброго, останется без хвоста…
Почему Линя называют Линем
Если Линя вытащить из воды, он линяет, как плохо выкрашенная рубашка. Он ведь, собственно, и не рассчитан на то, чтоб его вытаскивали из воды. Поэтому он линяет, меняет окраску, пытается приспособиться к новой среде, стать таким же, как воздух: не только бесцветным, но даже прозрачным.
Но это ему не удается. Линять-то он линяет, но — не настолько, чтобы стать совершенно незаметным. И, глядя, как он линяет у всех на глазах, его называют Линем. Вполне заслуженно.
Не каждому удается получить такое заслуженное название.
Например, Белку назвали Белкой, хотя белые белки в природе большая редкость. Гораздо чаще встречаются серые белки, но Серной называют совсем другое животное. Животное, которое никогда не бывает серым.
А разве Лягушку заслуженно назвали Лягушкой — от слова „лягать?“ Назвали бы Лягушкой Лошадь, это было бы понятно, потому что Лошадь лягается, А Лягушка ни разу в жизни еще никого не лягнула.
А каково Страусу, которого назвали на воробьиный манер? Ведь в Греции, откуда это название пришло, Страусом называли воробья. И пока этот воробей Страус летел к нам через разные другие страны, все как-то забыли, что он воробей, и назвали его именем не воробья, а самого настоящего страуса. Каково Страусу сознавать, что где-то в Греции его имя таскает каждый воробей?
Теперь возьмем Дикобраза. Когда его назвали Дикобразом, этим хотели, видимо, подчеркнуть, что образ у него какой-то дикий, нецивилизованный. У остальных зверей цивилизованный, а у него нецивилизованный. Вроде бы он самый дикий из всех зверей. Дескать, Волк — не дикий, Тигр — не дикий, а Дикобраз — дикий. Вот, мол, тебе за это и имя такое: Дикобраз.
Ну, хорошо, пускай он дикий, но он, по крайней мере, не хищный, как некоторые. Тот, кто разбирается в животных, никогда не отнесет Дикобраза к отряду хищных, а всегда отнесет его к отряду грызунов. Между прочим, к отряду грызунов относятся Бобры, известные своей высокой строительной культурой. Вот тебе и дикие.
- Предыдущая
- 38/86
- Следующая