Оценить:
|
СССР™
- Предыдущая
- 69/159
- Следующая
69
5
И шипит она,
выгнав мужа вон:
– Я
ему
покажу советский закон!
Владимир Маяковский
– Qızım, я тебе сразу говорила: не надо с этим связываться. Права была ведь.
– Мам, не начинай.
– Я и не начинаю, просто к матери иногда прислушиваться надо, что говорит.
– Мама!
– Да молчу уж. Но я вообще не понимаю... Ты куда пошла?
– На вокзал.
– Зачем?
– В Москву поеду. Здесь мне, чувствуется, жизни не будет.
– Qızım. Эля, стой. Вернее, сядь, пожалуйста. Давай уже не будем обострять. Ты на нервах, я на нервах. Я больше не буду этой темы касаться, обещаю. Но один-то раз ты можешь нормально матери объяснить, для чего ты все-таки в это влезла?
– Один раз могу. Один раз, ладно? Еще раз если будет – я улетаю, и все. Мне нервы беречь надо, и не только ради меня.
– Всем нервы беречь надо. Так будешь рассказывать?
– Да нечего рассказывать. Ленка на коленях просила, у нее с этим Эдиком любовь, ему как раз работу предложили, место в конце года освобождалось, но требовалось российское гражданство – обязательное условие. А у него казахское и родственников в России нет. Платные схемы очень дорогие, законные – очень долгие, он не успевал. Самый простой и быстрый вариант – жениться на россиянке. А Ленка тогда еще замужем была за Простяковым. Он развода не давал... ну, ты помнишь.
– Что-то помню.
– Ну вот. Она и прибежала ко мне: лучшая подруга, выручай, все такое. Как тут откажешь?
– А деньги?
– Какие?
– Стоп. Ты бесплатно, что ли, ему гражданство подарила, ничего за это не получила?
– Ну ты даешь. Я тебе проститутка, что ли, – деньги за услуги с посторонних мужиков брать?
– Зачем с мужиков? С Ленки своей.
– Мам, когда другу или подруге помогаешь бесплатно, это дружба называется. Когда за деньги – это уже не дружба.
– Так говорят же у русских – дружба дружбой, а денежки врозь.
– Табачок. Так то у русских.
– Опять ты со своим национализмом.
– В чем национализм? В том, что я нерусская? Так это не я, а вы, скорее, виноваты.
– А зачем этим кичиться-то?
– А стесняться зачем? Или ты предлагаешь соглашаться: да, мы русские, да, мы американцы, да, мы китайцы?
– Завелась опять.
– Ничего подобного. Кстати, можешь успокоиться: свои серебреники за штамп я получила. Эдик нашу с Ленкой квартиру за год вперед оплатил, а потом Ленка к Эдику съехала. Вот как-то так.
– Да, нажилась. Надо было ей отказать.
– Мама. Да, надо было – я вижу, что надо было, все понимают, что надо было. Сейчас-то что об этом говорить?
– Не сердись, я просто переживаю.
– Да теперь-то что переживать.
– Эля, еще ничего не кончилось. Все будет нормально. Он вот позвонит...
– Мам, не надо.
– Не надо так не надо. Но сразу ложиться и умирать из-за первой ссоры – это неправильно. Все склеить можно, особенно если вины особой нет...
– Есть вина.
– Боже, какая? Ты с этим Эдиком жила, что ли?
– Я его видела три раза, издали. Ленка знаешь какая ревнивая. Да он мне и не сдался, я тогда, помнишь, совсем мужичками не интересовалась.
– Помню уж. А в чем вина тогда?
– Я утаила от мужа правду.
– Ох. Было бы что. Ты ему все, что ли, про себя рассказываешь?
– Да.
– Ну и дурочка. Думаешь, он тебе про себя все говорит?
– Да.
– Qız-bala sin inde, balaqaem. Невозможно рассказывать все о себе. Да и смысла в этом нет. У каждого должен быть хоть какой-то секрет, пусть небольшой, – но выворачиваться наизнанку, Эль, ну не бывает такого. Думаешь, я отцу обо всем говорила? И он мне наверняка не все. И ничего, жили, ссорились...
– Помню уж.
– Но ведь мирились всегда. Вот и вы помиритесь. Ты немного подожди, Гали парень правильный, даже слишком правильный. Но тебя-то он любит. Или не любит уже?
– Да какая разница – любит, не любит, к сердцу прижмет...
– Ничего себе. Ты его любишь?
– Мы в разводе.
– Вот придумала ерунду какую.
– Это не ерунда.
– Ерунда. Слово не воробей, но и не слон ведь, это только слово. Всегда можно отозвать, извиниться. Даже официальный брак когда расторгают, потом сойтись можно. Второй раз расписываются – и все, живут снова. А у вас неофициальный.
– У нас перед Богом. Был.
– Элька. Элька, не реви! Ну сколько можно. Ну что ты за дура такая, meskenem minem. Alia nälsäkä täkäy, ni eşläp yörägebezne özgeliseñ?
– Äniem, tintäklek öçen ğafu it, zinhar, ardım bit, sin dä cylama, sin köçle xatın bit…
– Min köçle – iñ köldergeç mäzäk. Yarar alaysa, tora-bara tınıçlandım. Tatarça yılarğa ansatraq bulaçaq, şulay meni, qızım?
– Moñ ul tärcemä itep bulmıy.
– Küñel da şulay. Рожать-то как будешь?
– Как говорили в каком-то фильме, нового способа вроде не придумали.
– Я имею в виду, здесь не очень хотелось бы. У Парфентьевых в прошлом году племянница рожала, сепсис пошел, краснуха, еле выжил. А у Величко вообще...
– Мам, хватит. Решим.
– Так. И про воспитывать где – тоже решим? Садик, школа – сама потянешь?
– Да.
– Ну и хорошо, у нас город небольшой, зато все знакомы, воздух чистый...
– Мам, нечистый здесь воздух.
– Это ты забыла, какой он был, пока техспирт не закрыли.
– Очень плохой воздух.
– А где хороший? В Москве, что ли?
– В Союзе.
- Предыдущая
- 69/159
- Следующая