Белые одежды

Оглавление

— Пр-рявильно! — сверкнул глазами Кассиан Дамианович, совсем не замечая внимательного взгляда «сынка».

— Пусть, думаю, мой академик меня поколотит, эпитимью наложит, а семена из рук не выпущу. Сначала высею весной, посмотрю, с чем имеем дело, а потом...

— Эти семена у кого? У Краснова? Я их сегодня все заберу. Чтоб не смущали...

— Вот только Краснов...

— Краснов заткнется и будет молчать.

Через час, распаренные и потные, они сидели в комнате для приезжающих и пили чай. Выпив чашку и подставив ее под чайник — чтобы Федор Иванович налил вторую, академик, наконец, заговорил о деле.

— Мне тут Цвях подсказал: пусть Дежкин принимает все картофельное хозяйство Троллейбуса. А я думаю — еще и расширим. Будет проблемная лаборатория и опорный пункт нашего московского института. Поставим теоретические работы и дадим Родине сорта. Цвях о тебе очень высокого мнения. Задача — изучить весь материал, имеющийся у вас в наличии на сегодняшний день. К весне определим и конкретные объекты. Это что касается сортов. Как ты думаешь? Привлечешь фитопатологов, Вонлярлярского, биохимиков.

— Я так вас и понял, когда по телефону... Я листал их журналы. Там, среди оставленного ими наследства, есть перспективные образцы.

— Вот такой ты мне и нужен. Я в Москве подумал, а Федька здесь уже дело делает. Это тот стиль, который мне по душе.

— А что касается теоретической работы, — деловито, негромко продолжал Федор Иванович, — то и для этого здесь есть много данных, наводящих на серьезные мысли. Когда я их ревизовал, я наткнулся... мне показалось, что они тайком готовили материал для сопоставления методов. Конечно, с выводами в их пользу. Поймать за руку не удалось... А может, ничего такого они и не собирались. Во всяком случае, они уже проделали треть того, что нужно было бы сделать нам, Кассиан Дамианович... Если бы мы — по своему плану — предприняли такое сопоставление. Главное — нам никаких упреков, сам противник все сделал и записал в журналы!

— Федька! Вот это как раз нам и надо. Составляй скорей план и пришлешь мне.

— План уже есть, — сказал Федор Иванович. — Набросок. Это будет большая работа. Года на четыре...

— А если на два? Будем медлить — нас капиталистический мир обгонит.

Федор Иванович внимательно на него посмотрел.

— Надо же увенчать сортом... Хотя бы уверенно заявить, что дадим...

— Ну и увенчаем! Почему не увенчать? Заявим через год, а увенчаем через два!

— Хотите перещеголять академика Лысенко? Хотите подарить Родине вторую ветвистую пшеницу? — не удержался, ядовитейшим тоном сказал Федор Иванович. Но нет, он этого, оказывается, не сказал. В первый раз с ним случилось такое. Притом, само собой. Вся энергия ядовитого протеста вдруг сжалась, и он промолчал. Только в глубине глаз мгновенно пробежала остренькая серебристая змейка.

— Пиши, на два года, — твердо распорядился ничего не заметивший академик Рядно. — Это будет замечательная работа. Пора тебе выходить на большую дорогу, — Федор Иванович тонко улыбнулся, и улыбка его сказала: «Как это понять?»

— Не переиначивай батькины мысли! На большую — в смысле капитальных работ. Хватит смеяться над батькой, пора становиться зрелым, серьезным ученым. Я буду руководить. Для публикаций дадим зеленый свет. Давай, сынок. План ты мне завтра вручишь?

— Вручу сейчас. Вот он, в столе...

Поглядев на него с немым восторгом, Кассиан Дамианович надел квадратные черные очки, опустил в стакан с чаем большую таблетку и, прихлебывая свой напиток, постукивая «кутнями», принялся листать план. Федор Иванович устремил на него свой прохладный, как бы ласкающий взгляд. Глядя на старика и двигая бровью, он то и дело закипал: «Народный академик! Ничего твой пустой орех не варит в селекции. Господи, он держал меня за фост! Читай, читай. Пусть, пусть будет два года. Нам кое с кем и двух хватит, успеем и с теоретической работой, и увенчаем!»

— Ты что на меня смотришь? — спросил вдруг старик, не поднимая головы от страницы.

— Изучаю, Кассиан Дамианович.

— Изучай, сынок, изучай. Полезно.

Потом перевернул страницу и, продолжая читать, он вдруг проныл:

— А для чего ты меня изучаешь? А?

— Думаю, даст он мне докторскую степень или нет.

— Ты еще сомневаешься, дурачок?

Отложив план, он растянулся на койке Федора Ивановича.

— Не возражаешь? Пусть батькины кости немножко понежатся. Люблю после бани. Так он, наконец, проговори-и-ился! Доктора хочет!

— Кассиан Дамианович! Плох тот солдат...

— В генералы хочется? — академик, закрыв глаза, одобрительно кивнул несколько раз. Хрустя суставами, потянулся. Задумался. Ему хотелось поговорить. — Так ты живой человек, я вижу! Это хорошо. По крайней мере, я тебя начал понимать. Слава богу, на место все стало. Конечно, я тебе скажу, мысль о своем месте в обществе посещает иногда и, можно сказать, нередко, даже головы гениев. Карьеризм, Федя, свойство всей мыслящей материи. У одного карьеризм — в приобретении вещей. А у ученого... Ученый тоже стремится. У ученого, у государственного деятеля высший карьеризм. Рвение приобретателя — ничто. И некрасиво и мелко. Ученый приобретает умы. Вон я сколько их приобрел. Среди них есть очень большие люди. Не будем по именам, ты знаешь... Кто меня хочет оспаривать... Или подсиживать... того я сейчас же переведу в идеологическую плоскость и отдам в распоряжение умов, которые я приобрел. И они его чувствительно — как я скажу — посекут. Хочешь не хочешь, а это приходится учитывать. Это я тебе отвечаю на твою юношескую, сынок, дерзость. Библия говорит: учи сына жезлом... Аш-ш-ш, ты! Мушками он интересуется! Экзаменовать старика надумал! Зачем тебе? Смирися, гордый человек! Прежде чем командовать, научись подчиняться. Охоться во второстепенных угодьях, которые я тебе отвел. Я тебя оттуда не шугну. Даже, как видишь, помогаю. Загоняю тебя в доктора, дурачка. А ты не упирайся, иди. Там хорошо. И попробуй стать, как я. А потом сделаю и наследником. Будешь моих оленей гонять...