Ашхабадский вор

Оглавление

Расползавшиеся по вагону струи едкого дыма отбили у Карташа желание закурить самому.

– Вот я уже немало прожил, а еще больше повидал. Про многое и спрашивать у людей не приходится, сам все вижу. Глядеть не интересно… А вот у вас крайне любопытная компания. На трезубец похожая. Все три зубца вроде бы и порознь, а в цель бьют одновременно и вместе… – Он вдруг цепко глянул на Гриневского. – Ты, братишка, давно откинулся? Или... не откидывался вовсе? Да ты очами так свирепо не зыркай! Я и сам, было дело, у Хозяина отдыхал, после чего вольный ветер полюбил пуще прежнего. Хотя... человек везде выжить может, было бы желание выживать.

Он загасил окурок, помолчал, глядя на пролетающую за вагонами степь.

– Ну а теперь, как обещал, кину наводочку. Я сказал, что наполовину цыган. Поэтому в таборах меня почитают за своего, тем более и цыганским наречием немного владею. А таборы есть повсюду. Нет земли без цыган. И в Средней Азии цыгане тоже живут. Сами себя называют мугати. Есть мугати самарканди, то есть самаркандские цыгане, есть мугати ашхабади и так далее. Если что... если припечет, подавайтесь в ближайший табор. И там скажите любому хлопцу: дескать, привет вам, ромалы, от Пашки-Пальчика. Кланяться, мол, Пашка велел, жив-здоров, чего и вам желает. Должны помочь… Скоро подъезжаем, – Цыган показал на проплывающий в вагонном проеме пейзаж – косогор, поросший какими-то желтыми чахлыми кустиками, под ним – мутно-серая россыпь камней. – Я, наверное, по всей расейской железке окрестности выучил до последнего куста. Сейчас будет подъем в гору, поезд сбросит километров до десяти, удобно будет сходить.

Цыган подвинул к себе сидор, хозяйственно проверил, надежно ли затянута горловина.

– А напоследок я вам, ребята, скажу, чтоб не думали – вот, небось, бродяга бесприютный, скиталец горемычный. Каждый в этой жизни ищет свою уютную нору. Кому-то уютно с автоматом спецназить по горячим точкам, кому-то дома взаперти сидеть, кому-то пивом в ларьке торговать. Ну а мне вот такая жизнь по вкусу, я в ней как лещ в иле. О, поезд в гору пошел, пора досвиданькаться. Подъезжает моя станция...

.........

…Российско-казахскую границу они пересекли, можно сказать, со свистом. Сначала Карташ несколько стремался отсутствия загранпаспортов или ежели загранпаспорт в этих местах как будто бы не требуется, то отсутствия каких-либо прочих бумажек, позволяющих свободно перемещаться по заграницам, пусть и в целях сугубо командировочных. Ну вот не выдала им диаспора документики, не озаботилась как-то, а они сами про такую мелочь за суетой и не вспомнили. У Карташа и Машки паспорта были, российские, у Карташа еще и военный билет завсегда с собой, тоже, правда, российский, – а вот беглый зэк Таксист по части удостоверений личности был гол как сокол. Что, конечно же, могло выйти всем троим боком… Однако пока обошлось, ни их самих, ни груз на границе не досматривали – вообще вагоны будто бы не заметили. И через несколько часов простоя локомотив бодро молотил через степи Казахстана.

По первости все трое не отлипали от дверного проема, во все глаза глядючи на знаменитые бескрайние степи, ранее виденные исключительно по телевизору. Но однообразие быстро приелось – степь и степь, сколько ж можно-то. Никакой тебе, блин, романтики. Ну разве что романтикой можно было с превеликой натяжкой назвать суточные перепады температур – днем зашкаливало за тридцать, и они торчали в теплушечном проеме в одном исподнем, подставляя тела под остужающий ветер, а ночной смене, между тем, приходилось, чтоб не околеть, растапливать буржуйку и подбрасывать уголек вплоть часиков эдак до восьми утра (после стычки с бандой Ловкого они себе расслабух не позволяли, караул блюли, что твои универсальные солдаты). Впрочем, как выяснилось из дальнейшей езды, температурные перепады в течение суток – это обычное среднеазиатское дело, так что и те приелись.

На Машу неизгладимое впечатление произвели смерчи, в огромном количестве шляющиеся (и другого слова не подобрать) по казахской степи. Маленькие, прямо-таки миниатюрные, какие-то несерьезные смерчи. Смерчи карманного формата, как называла их Маша.

…Киргизия запомнилась в общем-то тем же самым, что и Казахстан, ну разве еще они впервые видели стада сайгаков, мчащиеся наперегонки с паровозом и поднимая тучи коричневой пыли. Попадались иногда и табуны лошадей, несущиеся сквозь степь со скоростью не меньшей, но в сопровождении пастухов, – или как они там называются касательно коников? Пастухи были в черных пропыленных одеждах и шапках с загнутыми вверх белыми полями.

Карташу Киргизия запомнилась благодаря двум обстоятельствам. Во-первых, явлением киргизского пограничника – первого и последнего на их пути к туркменской станции Буглык, румянощекого низенького живчика, который бодро тараторил на ломаном русском, совал свой куцый нос во все щели, включая угольную кучу и буржуйку, и задавал всякие не относящиеся к делу вопросы – в общем, явственно напрашивался на взятку, однако увидев сопроводительные документы на груз, вмиг поскучнел и ретировался. Из чего Алексей сделал однозначный и успокаивающий вывод, что лапа Дангатара и его друзейи в самом деле весьма длинная.

А второе обстоятельство, более приятственное…

На одной из малопонятных остановок посреди степи, возле безымянного полустанка, являющего собой одноэтажное белое кубическое строение без единого признака человеческих существ в радиусе километра. Рядом со строением размещался домик, весьма напоминающий дачный нужник, но не в пример чистый и ухоженный. На домике висела трогательная табличка: «ДУШЬ». Внутри и в самом деле ждала посетителей душевая кабинка, вылизанная и надраенная неизвестно кем, с горячей и холодной водой, поступающей неизвестно откуда. Сюр, в общем, полный – душ в центре степи, но Маша, что называется, загорелась. До этого они мылись от случая к случаю, что называется, по ситуации, на буржуйке грели воду в стыренном еще в России баке и поливали друг друга, а тут такая роскошь! Алексей задумчиво посмотрел вдоль состава. Состав, похоже, застрял надолго. И он решился. Строго-настрого наказав Таксисту следить за окрестностями, а в случае появления признаков отправки подавать сигнал голосом и стуком в стену, он уединился в душевой на пару с Марией… Кто на кого набросился, так и осталось загадкой, но факт, что спустя миг они уже оказались в объятиях друг друга. Грязная, пропыленная одежда улетела куда-то к чертовой матери, Карташ подхватил боевую подругу, поднял, прижал к стене. И вошел в нее одним ударом; она вскрикнула, и вода, падающая им на плечи, из горячей превратилась в кипяток, и тесная кабинка вдруг стала еще теснее, и не хватало места. Он ловил губами ее мокрые губы, терзал губами грудь и никак не мог насытиться… То ли дело в другомвоздухе, в другомклимате, то ли в ощущении, что наконец оторвались, сбежали от всех – но вопли и стук Таксиста дошел до него не сразу, как сквозь вату. Выскочили, застегиваясь на ходу, мокрые, растрепанные, возбужденные, едва успели запрыгнуть в набирающий скорость состав…