Ашхабадский вор

Оглавление

– Тут что, всего одна семья живет? – в некотором разочаровании спросила Маша у Ханджара.

Тот лишь кивнул.

М-да, боевая подруга права, бедненько. Извините, но вот как-то иначе представлял себе Карташ аулы. Ему представлялось, что под ногами обязательно должно путаться с десяток голых туркменят, по двору бродят барашки, мужчины копают арык неподалеку и верхом на конях пасут тучные стада овец, женщины крутятся вокруг огромной печи, собирают на стол горы всякого экзотического и вкусно пахнущего. Довели страну, понимаешь…

– Значит так, приказ по армии, – шепнул он. – Не пить, есть по чуть-чуть! И по сторонам смотреть. Мало ли что…

– Да пошел ты, гражданин начальник, – беззлобно откликнулся Таксист, не отрывая алчного взгляда от стола.

Чертова Машка промолчала, но в том же смысле.

Появилась и хозяйка – по самые ноздри закутанная в черные ткани женщина испуганно кивнула гостям, поставила на стол огромное блюдо с чем-то дымящимся, исходящим соком и мигом исчезла. Гриневский гулко сглотнул на блюдо.

Откуда-то нарисовался невысокий крепыш в джинсах и халате поверх него, при непременной чалме, из-под которой, впрочем, выбивались прядки темных волос, постриженных, однако, по моде отчетливо городской. Поклонился по-своему, потом по-европейски пожал мужчинам руки, Маше поклонился еще раз.

– В наших пустынных землях всегда приятно встретить и накормить гостя, а когда гостей целых шестеро – это настоящий праздник для нас! Я Сапар, внук старейшины… – «Все-таки внук! – поразился Алексей. – Это ж сколько лет дедуле?!» Внучек тянул на весь тридцатник, не меньше. – Прошу к достархану, дорогие друзья, сейчас родители выйдут…

Они перезнакомились, а потом несмело расселись на подушках вокруг стола. Откровенно говоря, расселись – это слишком сильно сказано: ноги деть было некуда, вперед не вытянуть, под себя не подсунуть, по-турецки сидеть жуть как неудобно… Да как же они тут жрут, прах их побери?! Это ж дыба и пресс-хата в одном флаконе!

Но – с грехом пополам разместились, и глядя на то, с какими проворством и непринужденностью, можно даже сказать – грацией, воспитанной с детства, за столом воцарился Ханджар, которому, казалось бы, даже брюхо девать некуда, не то что ноги, Карташ подумал: «Вот вам, господа присяжные заседатели, еще одно доказательство того, что аборигены – философы все до одного. Потому что прием пищи в таких позах не может не наводить на всяческие глубокомысленные рассуждения…»

Едва они расселись, как появились хозяева, форменное шествие. Процессию возглавлял старейшина, шел он, как и полагается главе рода, неторопливо и важно, за ним двигался крепкий туркмен без чалмы, но зато с большими залысинами и тоже в халате – а как же без халата, а в арьергадре чинно шли еще трое крепышей – правнуки, надо полагать, и среди них этот, как бишь его, Сапар кого-то там оглы туды его сюды. Внучок крепко держал за локоть давешнюю закутанную женщину, а может, и не давешнюю, аллах их тут всех разберет…

Старейшина воцарился во главе стола, ближайшие же родственники расположились в порядке, которого Алексей не уловил – в нем явно была какая-то система, но вот какая? Этот, с залысинами, скорее всего – сын старейшины, расположился на противоположном краю, хотя, по логике, должен был сесть где-нибудь неподалеку от папы, одесную. А одесную оказалась Маша, чужая, иного роду-племени-веры-культуры. Двое из когорты то ли внуков, то ли правнуков старца так и вовсе остались стоять в сторонке, к праздничной трапезе не приближаясь. Что, младшим вообще к столу подходить нельзя? Ну и традиции у них тут, нет, ну дикие люди, право слово! Китайская церемония и та понятнее будет, это я вам точно говорю…

Сапар тем временем почтительно помог женщине дойти до зловещего дымящегося камня, женщина запустила руки внутрь по локоть и несколько секунд совершала там какие-то магические действия.

Старейшина произнес несколько слов, глядя грозно и властно, аки твой орел на вершине Кавказа.

– Уважаемый Дэдэ говорит, что сейчас подадут сачак, горячий, из самого тамдыра, – перевел Ханджар. – Это вековая традиция туркменского народа – сперва перед едой преломить сачак с гостями и, таким образом, стать друзьями.

– А что такое сачак? И тамдыр? – вырвалось у Маши, сидящей через человека от Алексея, но она тут же испуганно затихла под гневным взглядом Дэдэ.

– Нехорошо перебивать старших, – укоризненно покачал головой. – Тамдыр – это печь, в которой выпекают сачак. А сачак – это наш хлеб.

Наконец закутанная достала из печи – а, так это печь! – сверток размером с голову младенца и, опять же в сопровождении Сапара (кто она ему – мамашка? бабушка?), протянула его старейшине. Тот неторопливо сверток развернул, вынул из него невзрачный кусок и впрямь хлеба – серого, естественно, как и все вокруг, понюхал и одобрительно кивнул. А потом с загадочными словами, переведенными Ханджаром как: «Душа у душу пьет воду, человек человеку – гость», – пустил его по кругу. Каждый принимал его, отламывал по кусочку, принимался сосредоточенно жевать. Тишина стояла как на похоронах. Нет, братцы-кролики, такаяэкзотика не для меня…

Маша, сидючи рядом с старейшиной, тихонько вздохнула. Гриневский же, сидючи напротив Алексея и будучи зажат двумя правнуками аксакала, так и вовсе приуныл.

Когда очередь дошла до Алексея, он с сомнением отщипнул малость, сунул в рот, пожевал. Пресно, черство, горячо. Охо-хо-хо…

Однако едва сачак обошел весь достархан, Дэдэ с довольным видом сказал что-то Ханджару, но тот лишь раздраженно пожал плечами. Тут-то и началось оживление. Типа, понравился гостям сачак, оценили, сожрали, не отвергли бледнолицые, можно веселиться. Закутанная женщина, по-прежнему с Сапаром в качестве помощника, как заведенная выносила из дома тарелки, тарелочки, чаши, плошки и даже вазы – и все благоухающие, ароматные, источающие дивные амбре. Настроение круто поползло в гору. Традиции традициями, а кушать-то всем надо. Краем глаза наблюдая за хозяевами, Карташ поступал как они. Где надо – брал кушанье ложкой, где положено – смешивал одно с другим и посыпал перцем, а то и вовсе хватал пальцами, погружая их в горячее, жирное, но вкусное охренительно. Гриневский не отставал – уплетал так, что хруст стоял. Как будто и не хавали недавно на станции.