Дикое золото

Оглавление

– А чего думать? Вот-с, – Зыгало ткнул толстым ногтем в рисунок. – От туточки. Прошел три шага, а под сапогом – хр-руп! И не таракан это оказался вовсе, а гильза…

– Точно? – спросил Бестужев. – Ничего не путаешь? Еще подумай…

– Да что тут думать? – даже обиделся Зыгало. – Я как-никак, ваше благородие, восьмой год в полиции, глаз обязан иметь наметанный. Вон, у вашего благородия пистолетик-то под пиджачком, слева, под мышкой. Обычный человек не подметит, а я подмечу, потому как глаз полицейский, опытный… Точно, вот здесь.

– Дай-ка спичку, – сказал Бестужев хрипловато. – Я свои забыл, в гостинице, видимо…

Он жадно затянулся дымом, глядя сквозь Зыгало, не видя его. Если этот болван не врет – а он, судя по всему, искренен, – каша заваривается нешуточная, господа. Конечно, гильзу мог поддать ногой Прохор… Нет! Вряд ли он входил, шлялся по комнате, где лежал покойник, а во-вторых, гильза даже от шевеления ногой не смогла бы улететь туда, где на нее имел неосторожность наступить Зыгало…

Гильза эта – точнее, место, где она лежала, – напрочь разрушала всю картину самоубийства. Струмилин был найден полулежащим на кровати, правым боком к правой стене, он должен был стрелять правой рукой в правый висок, что мы и имеем… но гильза лежала слева от покойника, на значительном расстоянии! Почти у самой двери. У Струмилина был стандартный, серийный браунинг, с расположенным справа окошечком выбрасывателя. Самостоятельно гильза попасть в указанное Зыгало место никак не могла, для этого ей пришлось бы птичкой порхать по комнате вопреки всем законам баллистики…

Верить ли всецело этому провинциальному городовому? Приходится верить – не из желания, а потому, что к этому странному факту добавляются еще несколько уже известных… Даже в жар бросило! И знакомый охотничий зуд в теле…

Зыгало осторожно кашлянул, напоминая о себе.

– Ну, вот и все, – сказал Бестужев спокойно. – И ничего мне от тебя больше не нужно. Приставу своему ты, конечно, наш разговор передашь… только я тебя заранее предупреждаю: чтобы оба держали язык за зубами. Так ему и скажи. Чтобы этот разговор дальше нас троих не пошел. Иначе, уж прости, загоню куда-нибудь в места не столь отдаленные. Я не шучу, ты понял?

– Чего ж тут не понять…

– Иди, – распорядился Бестужев и, прежде чем за городовым успела захлопнуться дверь, по-хозяйски снял телефонную трубку. – Барышня? Барышня, дайте мне сто двадцать первый, аптеку на Театральном…

…Он никогда не бывал здесь прежде, но сориентироваться оказалось не столь уж и трудно – служебный вход, узкая высокая лестница с фигурными чугунными перилами… Аптечным запахом шибало в нос так, что Бестужев забеспокоился: как бы не пахло от него потом за версту разнообразными фармацевтическими ароматами, этакое амбре и за неделю, полное впечатление, не выветрится…

Деликатно постучал в дверь с табличкой, где белые по синему буквы гласили: «Старший провизор». Услышав приглашение войти, без церемоний последовал оному. Стараясь говорить как можно дружелюбнее, произнес:

– Добрый день, Виталий Валерьянович, вот и снова свиделись. Гора с горой… Присесть позволите?

Подождал немного и, предпочтя расценить молчание как согласие, опустился на стул. Открыто огляделся. Человек с поэтическим складом ума непременно вспомнил бы по ассоциации о лаборатории алхимика – столько здесь было стеклянных шкафов с разноцветными жидкостями и разнообразнейшими порошками в бутылках и флаконах всех видов и размеров, – но Бестужев, прагматик по натуре, никаких лирических красивостей в сознание допускать не стал. Были дела и поважнее.

– Виталий Валерьянович, ну что вы, право… – произнес он с неудовольствием. – Не нужно на меня смотреть, словно кролик на удава, я пришел к вам, пожалуй что, за консультацией…

Хозяин кабинетика, человек средних лет, в белом халате, при чеховском пенсне, уставился на него со странной смесью испуга и мнимой бравады. Бестужев досадливо поморщился:

– Да что с вами такое?

– Ничего! – с той же уморительной смесью испуга и вызова ответил провизор. – Почему вы решили, будто…

Провизор замолчал, потеряв нить.

– Что – будто? – усмехнулся Бестужев. – Виталий Валерьянович, самое смешное – обстоятельства сложились так, что я пришел к вам за помощью…

– Вы?!

– Да так уж сложилось… – сказал Бестужев и, не теряя времени, выложил на стол сложенный вчетверо лист бумаги. – Вот, прочитайте эти художества, только, умоляю вас, внимательно…

Хозяин робко протянул руку, поощряемый взглядом Бестужева, развернул лист, держа вверх ногами, перевернул правильно. Стал читать. И едва не уронил пенсне. На лице отразилась крайняя растерянность, прямо-таки панический страх:

– Что за вздор, ничего подобного…

– Я верю, – мягко сказал Бестужев, протянул руку и деликатно вынул лист из закаменевших пальцев старого знакомого. – Я вполне вам верю. Сущий вздор, галиматья… Но каков стиль и слог, какова экспрессия чувств… а? Неизвестный верноподданный обыватель бдительно извещает Петербургское охранное отделение, что административно высланный господин Покитько Виталий Валерьянович ведет здесь, в Шантарске, самый что ни на есть противоправительственный образ жизни: тайно связан с анархистами-коммунистами, ядами их снабжает, посредством коих, надо полагать, будут злодейски отравлены губернатор, полицмейстер и чуть ли не все благонамеренные граждане… Мало того, причастен к ограблению обозов с золотом…

Как это иногда случается, предельный испуг кратковременно перелился в свою противоположность, крайнюю отвагу. Покитько выпрямился на стуле и, старательно пытаясь испепелить Бестужева взглядом, визгливо рявкнул: