Дикое золото

Оглавление

– Н-ну, пока нэ плох… – критически заключил Исмаил-оглы. – Толко ти пасматрывай…

Татьяна лихо развернула своего рыжего, подняв на дыбы, – и помчалась галопом по широкой улице, застроенной домами лишь с одной стороны, вдоль зеленой чащобы. Бестужев поскакал следом, впервые почувствовав себя уверенно за все время общения с ней, в чем-чем, а в верховой езде он мог не ударить в грязь лицом. Гнедой оказался не таким уж норовистым, почуяв опытную руку, не откалывал номеров, шел ровным коротким галопом.

Они вскачь промчались мимо домов, свернули вправо, кони пошли в гору. Первое время Татьяна то и дело оглядывалась, явно оценивая спутника, но потом убедилась, что придраться не к чему, и перестала. Узел волос рассыпался совсем, золотая коса упала на спину, рыжий наддал, и Бестужев подхлестнул своего, стараясь не отставать, уклоняясь от близких сосновых лап, так и норовивших хлестнуть по лицу. Бездумная, привычная скачка подняла ему настроение и даже вернула уверенность в себе.

Татьяна придержала коня на вершине утеса. Аршинах в пяти перед ними он круто обрывался, уходил вниз полосой дикого серого камня. Вид открывался потрясающий, на добрых два десятка верст. Слева на расчищенных прогалинах светлели дома, разбросанные далеко, вольготно, на значительном пространстве, пожалуй что, не уступавшем по величине иному уездному городу. Справа тянулась сплошная тайга, кое-где вспучивавшаяся сопками, замкнутая у горизонта закутанными голубоватой дымкой вершинами гор. Густо и свежо пахло лесными ароматами, непривычными для Бестужева.

– Ну, как вам это по сравнению с Петербургом? – засмеялась она. – Есть некоторая разница?

– Пожалуй, – сказал Бестужев, похлопывая по шее мотавшего головой коня. – Дико, первозданно, возможно, и романтично…

– Фу, какой вы скучный!

– Я городской человек, – пожал он плечами. – Хотя и провел детство у матушки в имении, но у нас в Тамбовской губернии леса другие. А в нашем уезде их и не было почти…

– Знаете, мне вас жаль. – Татьяна смотрела вдаль серьезно, прямо-таки упоенно, став такой красивой, что у него отчаянно заколотилось сердце. – Я бывала и в Петербурге, и в Париже, но отчего-то ничуть не прониклась городским мировоззрением. Я – отсюда… – Она повернула коня, подъехала к Бестужеву почти вплотную. – Что, я глупа?

– Вы великолепны, – он чувствовал, что ступил на скользкую дорожку, но остановиться уже не мог. – Даже если вы и впрямь разобьете мне сердце, я буду лишь благодарить за это бога…

Неизвестно, что случилось бы с ним, рассмейся Татьяна ему в лицо. Но она смотрела ему в глаза серьезно и строго, без тени насмешки или беспомощности. Бестужев взял ее за руку, и руку она не отняла. Ее пальцы оказались тонкими и теплыми, но сильными. Ветерок, налетавший с обрыва, играл прядями ее волос и конскими гривами.

– Это и называется – офицерская атака? – спросила она, не отводя глаз.

– Нет, – сказал Бестужев, чувствуя, как перехватывает горло. – С тех пор, как я впервые увидел вас в Шантарске, покоя для меня не стало. Я вас даже видел во сне.

– В каких-нибудь соблазнительных видах, которые в первую очередь измышляет мужской ум?

– Нет, честное слово. Совсем нет. Какая там атака, Таня, я один на всем белом свете, так уж вышло…

– А вы, похоже, искренни, – сказала она тихо. – Только не ожидаете же, что я брошусь вам на шею?

– Да что вы… – Бестужев смешался, выпустил ее руку.

Она спокойно отъехала на несколько шагов, задумчиво смотрела на дикий и прекрасный пейзаж, раскинувшийся почти под копытами ее коня. Бестужев остался на прежнем месте, он и сам не понимал, чего ждет, но знал отчего-то, что самое лучшее сейчас – молчать, не двигаясь с места…

– Посмотрите туда. Видите? – Таня повернулась к нему, у нее было совершенно спокойное, безмятежное лицо. – Вон там, где сходятся два склона… у нас это называется распадком. Видите?

Он присмотрелся: походило на какой-то стол, вот только, если прикинуть расстояние, стол должен быть великанских размеров…

– Что это?

– Шаманкина могила, – ответила она, понизив голос. – Тунгуска там лежит, говорят, раскрасавица… а еще говорят, что она ночами мертвая летает искать неосторожных… которые одни на белом свете. Не вздумайте смеяться, это чистая правда, все вокруг знают… Некоторых и до смерти довела, кровь высосала, они-то считали, она живая, а она давным-давно мертвая… Вячеслав Яковлевич, на что уж вольнодумец и материалист, а сходивши туда ночью, с оглядкой рассказывал, что колода хрустнула на весь лес и крышка поднималась… – она говорила тихо, напевно, так, словно верила в рассказанное безоглядно.

– И что?

– Броситесь сейчас с обрыва, если я прикажу?

– Нет, – сказал Бестужев. – Это было бы глупо… да и вы не стали бы всерьез предлагать…

– Правильно, – засмеялась Таня. – Вы Марка Твена читали?

– Твена? А что именно?

– «Похождения Тома Сойера».

– Каюсь, давненько, еще в гимназии, – признался Бестужев.

– Помните, как они ходили ночью на хладбище смотреть чертей, которые должны были прийти за свежим покойником?

– Да, припоминаю смутно…

– Пойдете со мной ночью к шаманкиной могиле? – Ее глаза не смеялись, смотрели испытующе. – Только предупреждаю сразу: она может и встать…

– Пойду, – твердо сказал Бестужев. – Но разве вы имеете возможность…

– Знали бы вы, Алексей, сколько у меня возможностей… – рассмеялась она. – Есть известные границы, поставленные грозным родителем, а в остальном – простор для дикарки… Я у вас помяукаю за окном согласно Твену.