Найти шпиона

Оглавление

– Отклонения в пределах допустимого, – тяжело вздохнул он. – Да по-другому и быть не может: я же правду говорю!

– Очень хорошо, очень, – Иван Петрович потер руки.

– Да толку-то что? Если б выпустили – вот тогда бы хорошо было!

– Нет, это важно! Ведь теперь вам всякую гадость химическую колоть не будут. «Сыворотка правды» называется. От нее люди с ума сходят. Вот помню, во Владимирском централе… Ну да ладно! Главное, вам надо разобраться: за что? Понятно, что вы не виноваты, но ведь повод какой-то должен быть? Почему на вас подумали? Почему именно вас заподозрили? И кто мог все это против вас подстроить?

Сосед остановился, присел, уперевшись руками в колени, и пристально смотрел ему в глаза, будто гипнотизируя. Благообразный облик портила бородавка на подбородке, из которой росли жесткие и противные волоски.

Рогожкин с маху рухнул на плоскую подушку. Советы опытного диссидента были полезными. Действительно, если б хоть каким-то образом понять, кто ж это всунул в голову вождя тот передатчик? Ну – кто это мог быть?! Ведь спасение именно в этом: вспомнить!

– Да потому, что из посторонних вроде и некому, – с горечью ответил он. – Всех приезжих встречали, сопровождали, ни одной минуты не оставляли одних, каждый шаг контролировали приезжих этих…

– Ну а если важный гость? За ними небось не следили? – Литератор доверительно присел к нему на край койки.

– Это конечно. Только там и так все на виду. Да и потом, разве полезут начальники ночью на статую: они все с животиками, в возрасте… Нет. Это кто-то быстрый сделал, молодой, верткий. Может, когда красили?! Так поднять же надо было! В ведре с краской, что ли? Ни капли краски на том шаре не было, что этот гад, Евсеев, снял. Ни капли краски. Светился, играл изнутри, как северное сияние…

Рогожкин вдруг вспомнил, как в далеком семьдесят четвертом купил игрушечный луноход на батарейках, в Оренбурге купил, в большом универмаге. В командировку летел через Оренбург, на чужой полигон – выпивший, веселый… Привез домой, пустил впереди себя, луноход пошел, переваливаясь, как живой, а Степанида, Степка, жена, завизжала тогда от неожиданности, а потом сказала: вот, будет подарочек первенцу… Ни первенца, ни вообще детей у них потом не случилось, да и Степка его бросила… Может, и к лучшему: после красавицы-невесты Вареньки сердце у него не лежало ни к одной женщине. Жаль, что она Москву любила больше, чем жениха. Такие вот пироги… Но дело не в том. Очень тот луноходик был похож на шпионский аппарат. Тоже светился изнутри. Переливался разными цветами.

Тридцать лет вроде прожил в статуе аппаратик? Может, и луноход прожил бы столько же, да они со Степкой забросили его в чулан, а сами занялись хозяйством на полигоне. Рогожкин в начштаба вышел и как-то само собой к выводу пришел, что ничего худого не случится, если он своих ракетчиков подкормит слегка… Ну и сам подкормится, естественно. Вот и устроили на заднем плане, подальше от посторонних глаз, небольшенький такой хоздворик, и оживилось как-то питание: три козы да две свиноматки, а еще Степанида его к бабкам в деревню соседнюю моталась, шерсть козью таскала, деревенских бабок «заартелила» носки да пояса вязать… И что бы ни говорили всякие злопыхатели, однако с шерсти той и солдатам тоже кое-что перепадало, и количество простудных заболеваний пошло на убыль – на это факты есть, статистика! – а от истощения так точно никто не умирал…

Рогожкин не то взревел, не то всхлипнул. Все-таки не такое уж он и дерьмо. Хороший, можно сказать, человек… Ну пил, ну орал на подчиненных – делов-то! И за что ему такие муки? За что из него шпиона делают?

Треснул своим громадным кулачищем по бедру так, что слезы брызнули из глаз, утер их торопливо рукавом, трубно потянул носом, встал и пошел к двери, а от нее к окну. Потом обратно к двери. И снова к окну. Это был Большой прогулочный проспект между двумя кроватями. Но вдвоем на нем не разминешься.

– Это все лейтенантишка этот, Евсеев фамилия! Ему показатели работы нужны, вот он и старается, валит все на меня, сволочь! Ни в жисть я им не докажу, что не верблюд!

– Докажете, голубчик, докажете, – ласково подбодрил Иван Петрович. – Правда, она всегда себе дорогу проложит… Вот вы говорили, что памятник этот ремонтировали в семьдесят втором. А кто это делал? Не могли они подложить? А вы в этом ремонте участвовали? Вы хорошо вспоминайте!

Рогожкин резко остановился, будто натолкнулся на прозрачную стену.

– Да мы все участвовали! Кто от дежурства свободен, того и посылали. Я, например, леса сбивал вокруг статуи. Тогда нельзя было прилюдно с вождя голову снимать, мы вокруг деревянную беседку сделали, с площадкой – и работать удобно. Остряки еще шутили: «Мол, Ленин в шалаше!»

– И правда смешно, ха-ха!

Полковник мрачно посмотрел на соседа.

– Тогда за такой смех вполне можно было пять лет получить!

– Да, да, конечно, вы правы, – смутился старый диссидент. – А кто чаще работал в этой беседке? Кто приезжал в это время на полигон? Вы вспоминайте, вспоминайте, это очень важно!

Рогожкин двинулся дальше по печальному маршруту окно-дверь.

– Да я днем и ночью вспоминаю каждого… Ни на кого не могу подумать! Непосредственно со статуей работали четыре молодых офицерика: выпускники училища – только прибыли по распределению. Они ее чистили, разбирали, красили… Только какие шпионы из курсантов? Шпионаж – это большие деньги, правильно? Шпион отличается тем, что может купить, что хочет. А все эти курсантики – голь перекатная! Катранов – голь! Мигунов – и того пуще: сразу женился, молокосос, и почти год спал с молодой женой на кирпичах! Матрас – на кирпичи поставили! Потом этот… которого током-то убило! И еще один, Семаго, тоже на богача не похож.