|
Оценить:
|
Лалангамена
3
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
В каюте сидел Крошка. Он посмотрел на меня со странным выражением.
— Ты говоришь на их языке? — недоверчиво спросил он.
Я кивнул. Денебский Конфликт многое тогда мне дал.
Справившись с удивлением, я задал свой вопрос, и хиксаброд покачал головой.
Что ж, это был выстрел наугад. Ну конечно, откуда он мог знать нашего переводчика во время Денебского Конфликта? У хиксабродов нет привычной нам системы семьи. Имена свои они принимают в честь любимых или почитаемых старших. Я вежливо поклонился и вышел.
И только потом мне пришло в голову — о чем Крошка мог беседовать с хиксабродом?
Признаться, я и в самом деле беспокоился. Так как мой блеф с Крошкой не удался, я решил переговорить с самим Клеем. Какое-то время ждал подходящего случая, но с момента последней стычки с Крошкой Клей держался своей каюты. Наконец я воспользовался каким-то предлогом и отправился к нему.
Клей был погружен в чтение. Странно было видеть этого высокого, еще сильного человека в стариковской пижаме. Прикрывая глаза тонкими гибкими пальцами, он склонился над мерцающим экраном. Когда я вошел, он поднял голову, и я увидел на его лице знакомую улыбку, ставшую мне привычной за четыре года совместной службы.
— Что это? — поинтересовался я, кивнув на проектор.
— Плохой роман, — улыбаясь, ответил Клей, — скверного писателя. Но и тот, и другой — тарсусианские.
Я сел на выдвинутый стул.
— Не возражаешь, если я буду говорить без обиняков?
— Давай, — подбодрил он.
— Крошка, — прямо сказал я, — и ты. Так больше продолжаться не может.
— А что ты предлагаешь?
— Две вещи. И прошу хорошенько подумать над каждой, прежде чем отвечать. Во- первых, мы можем собрать необходимое большинство, то есть девять десятых голосов, и убрать его со станции как не ужившегося.
Клей медленно покачал головой.
— Нет, Морт.
— Мне кажется, я сумею собрать подписи, — возразил я. Все от него устали.
— Ты же знаешь, что дело не в этом, — сказал Клей. После такой петиции его загонят в какую-нибудь дыру, там он попадет в еще худший переплет и загубит свою жизнь. Он будет ненавидеть нас до конца своих дней.
— Что с того? Поделом ему.
— Я тарсусианин, и мне это небезразлично. Нет, я не согласен.
— Хорошо, — сказал я. — В таком случае второй вариант. У тебя есть почти половина суммы, чтобы выкупиться. За эти годы и у меня кое-что скопилось. Кроме того, я переведу на тебя заработок за оставшиеся мне три года. Бери и уходи со Службы. Конечно, это не то, на что ты рассчитывал, но синица в руках…
— А как же ты вернешься домой? — спросил он.
— Посмотри на меня.
Он посмотрел, и я знал, что он видит: сломанный нос, шрамы, изборожденное морщинами лицо, лицо дорсая.
— Я никогда не вернусь домой.
Клей молча глядел на меня, и мне показалось, что в глубине его глаз разгорелся огонек. Но вот огонек исчез, и я понял, что проиграл.
— Возможно, — тихо проговорил он. — Но только не из-за меня.
Я оставил его наедине с романом.
Вообще-то, на станции всегда кто-нибудь несет вахту. Но в особых случаях, как, например, обед в честь хиксаброда, можно собрать в кают-компании всех — если выполнить работы заранее и выбрать такой период времени, когда ни радиосообщеиий, ни кораблей не ожидается.
Из кают-компании убрали лишнюю мебель и внесли туда большой обеденный стол. Мы выпили коктейли, и начался обед.
Застольная беседа, естественно, выходила за узкие рамки нашей рутинной жизни. Воспоминаний о необычных встречах и местах, загадочные случаи — вот темы, вокруг которых в основном вертелся разговор. Все невольно старались расшевелить хиксаброда. Но тот сидел на своем месте во главе стола между Клеем и мной, храня ледяное молчание, пока не убрали десерт и не упомянули Медию.
— Медия, — задумчиво произнес Крошка. — Я слышал о ней. Неприметная планета, но там, как утверждают, есть такая форма жизни, которая содержит нечто ценное для любого вида метаболизма. Она называется… сейчас вспомню… называется…
— Она называется «нигти», - неожиданно подсказал Дор Лассос деревянным голосом. — Небольшое четвероногое животное со сложной нервной системой и толстой жировой прослойкой. Я был на Медии восемьдесят лет назад, до того как планету открыли для широкого доступа. Запасы пищи у нас испортились, и нам представилась возможность проверить теорию, будто нигти способны поддерживать существование любой известной формы разумной жизни.
Он замолчал.
— Ну? — потребовал Крошка. — Раз мы имеем удовольствие слушать эту историю, я полагаю, вы все-таки уцелели.
— Я и все находившиеся на корабле люди нашли нигти вполне съедобными. К сожалению, среди нас было несколько микрушни с Поляриса.
— И что? — поинтересовался кто-то.
— Высокоразвитые, но негибкие существа, — проговорил Дор Лассос, пригубив бренди. — У них начались конвульсии, и последовала смерть.
У меня был некоторый опыт общения с хиксабродами и с их манерой поведения, и я знал, что вовсе не садизм, а полная отрешенность подсказала Дор Лассосу эту маленькую выдумку. Но по комнате прокатилась волна отвращения. Микрушни — существа деликатные, со склонностью к философии и поэзии. Их любят повсюду.
За столом почти незаметно отпрянули от гостя. Но это тронуло его не больше, чем тронули бы громовые овации. Хиксаброды крайне сдержанны в выражении чувств.
— Скверно, — негромко произнес Клей. — Мне они всегда нравились.
Он пил, пожалуй, слишком много, и эта безобидная реплика прозвучала как вызов.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
