Граф ноль

Оглавление

– Эволюционные процессы?

– Да, – отозвалась Андреа, перенося иглы с креветками к хибачи, – он говорит о корпорациях так, как будто это какой-то новый вид животных.

После обеда они пошли гулять. Марли обнаружила, что время от времени начинает вслушиваться, озираться по сторонам в надежде ощутить на себе всевидящее око Вирекова механизма, но Андреа заполняла вечер своей обычной теплотой и здравым смыслом. Марли была благодарна за то, что можно гулять по городу, где все предметы были самими собой. В мире же Вирека... что может быть просто в мире Вирека? Она вспомнила медную дверную ручку в галерее Дюпре, не передать словами, как такая привычная, обыденная вещь изогнулась вдруг у нее в руке, затягивая ее в конструкт парка Гюль. Интересно, он всегда там – в парке архитектора Гауди, в полдень, которому нет конца? «Сеньор богат. Сеньор любит являть себя по-всякому». Она поежилась под теплым вечерним ветерком и взяла Андреа под руку.

Но самым зловещим в симстим-конструкте было на самом деле то, что он заставлял усомниться в реальности всего, что ее окружало. Скажем, витрины магазинов, мимо которых она проходит сейчас с Андреа, тоже могут обернуться плодом воображения. Кто-то из великих сказал: неотъемлемое свойство зеркал в том, что они в определенном смысле вредят душевному здоровью. «Если это так, – решила Марли, – то конструкты вредят куда сильнее».

Андреа остановилась у киоска купить свои английские сигареты и свежий номер «Еlle». Марли осталась ждать на тротуаре. Автоматически раздвигаясь, ее обтекал поток пешеходов, мимо скользили лица: студенты, бизнесмены, туристы. Кто-то из них, подумалось ей, часть Вирековой машины, а провода замкнуты на Пако. Пако – кареглазый, непринужденно-серьезный, с мускулами, перекатывающимися под шелковистой рубашкой. Пако, работающий на сеньора всю свою жизнь.

– Что случилось? У тебя такой вид, будто ты только что проглотила осу. – Андреа срывала целлофан с пачки «Силк Кат».

– Нет, – сказала Марли и поежилась. – Но мне пришло в голову, что это едва не произошло...

И по дороге домой – несмотря на болтовню Андреа, несмотря на исходившее от нее тепло – витрины одна за другой стали превращаться в шкатулки – конструкции, похожие на работы Джозефа Корнелла или этого таинственного мастера, которого разыскивал Вирек... Книги, меха, итальянская одежда располагались в них так, что наводили на мысль о геометрии томления – непонятного, не имеющего даже названия.

И проснуться, опять проснуться, уткнувшись лицом в кушетку Андреа, на плечах горбом – красное стеганое одеяло. Почувствовать запах кофе, услышать, как Андреа, собираясь на работу, напевает себе под нос какой-то токийский шлягер. Серое утро, парижский дождь.

– Нет, – сказала она Пако. – Я пойду без вас. Я предпочитаю сделать это одна.

– Но это очень большие деньги. – Он указал взглядом на итальянскую сумку, стоявшую между ними на столике кафе. – Это опасно. Вы хоть понимаете, насколько это опасно?

– Но ведь никто же не знает, что они у меня, правда? Только Ален и ваши люди. И я не сказала, что обойдусь без вашей помощи, просто мне не хочется общества.

– Что-то не так? – В уголках рта морщины, вид серьезный. – Вы чем-то расстроены?

– Я только хочу сказать, что должна побыть наедине с собой. Если хотите, вы и все остальные, кто бы они ни были, вольны идти следом. Идти следом и наблюдать. Если вы меня потеряете, что лично мне представляется маловероятным, то у вас наверняка есть адрес.

– Верно, – сказал испанец. – Но то, что вы понесете несколько миллионов новых иен одна, через Париж... – Он пожал плечами.

– И если я их потеряю, да? А что, сеньор заметит потерю? Или появится еще одна сумка, еще четыре миллиона? – Встав, Марли потянулась за ремнем.

– Естественно, будет другая сумка, хотя собрать такую сумму наличными... для этого потребуются определенные усилия. Нет, сеньор, конечно, не «заметит» потери – в том смысле, как понимаете это вы, – а вот я подвергнусь взысканию за бессмысленную потерю и много меньшей суммы. Вам еще предстоит узнать: очень богатые люди обладают одним общим свойством – они не сорят деньгами.

– И тем не менее я пойду без вас. Не одна, но оставьте меня наедине с моими мыслями.

– С вашей интуицией.

– Да.

Если кто-то и шел за ней следом – в чем она ни минуты не сомневалась, – то эти «кто-то», как всегда, оставались совершенно невидимыми. Если на то пошло, то это Алена, скорее, оставили без наблюдения. Без сомнения, адресом, который он дал ей сегодня утром, уже занялись – вне зависимости от того, там сам виновник или нет.

Сегодня она будто обрела новые силы. Наперекор Пако она добилась своего. Эта ее сегодняшняя строптивость до некоторой степени была вызвана внезапно возникшим вчера вечером подозрением, что Пако – со всем его юмором и мужественностью, очаровательным невежеством в искусстве – ей просто подсунули. Она вспомнила, как Вирек сказал, что ему о ее жизни известно больше, чем ей самой. Что проще всего вписать в последние пустые строчки кроссворда, являющегося Марли Крушковой? Пако Эстевеса. Совершенный незнакомец. Слишком совершенный. Она улыбнулась собственному отражению в стене голубоватого зеркала, мимо которой эскалатор увозил ее к платформам метро, испытывая удовлетворение от того, как подстрижены темные волосы, насколько стильной смотрится аскетичная титановая оправа черных очков «порше», которые она купила сегодня утром. «Хорошие губы, – подумала она, – действительно неплохой рот», – и вот ей улыбается со встречного эскалатора худой парнишка в белой рубашке и черной кожаной куртке, с огромной черной папкой под мышкой.