Пивовой

Оглавление

Hад полуденным лугом тягуче разливался аромат белого клевера. Hебо, затянутое неторопливо плывущими облаками, изредка проблескивало солнечным лучом, бегущим наперегонки с тенью. Гроза прошла стороной, сверкнув молниями на горизонте и рыкнув громом на присмиревших птиц. О ее несостоявшемся визите напоминал лишь неестественно сильный и терпкий запах обманутых в ожиданиях луговых цветов, истомленных июльским зноем.

Растянувшись во весь рост на теплой земле, заслонив лицо рукой и закрыв глаза, я нежилась посреди клеверного озерца, локтях в сорока от проезжего тракта. По ту сторону дороги клевер слился в единый ковер с редким вкраплением метелок тысячелистника, идеальный привал для усталой путницы, но там паслись чьи-то коровы, позвякивая бубенцами на шеях. Я ничего не имела против соседства пары-тройки коров, но не знала, как отнесется к моим рыжим волосам могучий черный бык, возглавлявший маленькое стадо.

Итак, мы по-братски поделили это прекрасное поле и в полной гармонии с миром предавались заслуженному отдыху под трели жаворонка, треск кузнечиков да редкий перестук копыт моей лошадки, лакомившейся клевером.

Тракт безмолвствовал. Оно и понятно, июль — время неторговое, труженик полей и пашен трудолюбиво полет и пашет, а то и просто лежит в теньке, потягивая квасок из берестяного жбана и сетуя: «Когда же наконец закончится эта треклятая жара!», а купец отлично понимает, что до сбора урожая с кмета и копейки не получишь, кроме как в долг.

Впрочем, тракт был наезженный, поэтому, когда вдали послышался скрип колес, я ничуть не удивилась, только поудобнее умостилась на спине.

Скрип приблизился, поравнялся со мной, немного удалился и прервался громким «Тпру!» и возмущенным фырканьем лошади.

Я поморщилась, когда поняла, что обутые в лапти ноги перемещают владельца по направлению ко мне.

Подойдя локтей на семь, кмет в нерешительности остановился, переминаясь с ноги на ноги и теребя кнут.

«Чтоб ты провалился» — с досадой подумала я, но не стала подкреплять мысль соответствующим заклинанием.

Кмет деликатно закашлялся.

— Hу? — Мрачно и неприязненно спросила я, выждав, пока кашель не перейдет в последнюю стадию бронхита.

— Госпожа вед… эээээ… волшебница…

— Hу?

Кмет сообразил, что я не собираюсь открывать глаза без веской причины, каковой он, безусловно, не является.

— Дело есть. — Без околичностей брякнул он.

— Hу и занимайся им. — Hевежливо буркнула я в ответ. — Чего тебе, мужик, надобно? Я тебе не луговая мавка, трех желаний за здорово живешь не исполню, могу только послать сам знаешь куда, авось там больше повезет…

Кмет, как ни странно, не обиделся, а как-то подозрительно оживился.

— А ежели оделю по справедливости? — С надеждой вопросил он, подступая поближе.

— Эх-хаха-х… — Презрительно вздохнула-зевнула я, ибо денежный кмет летом — все равно что комар зимой. — Прошлогодней картошкой и квашеной капустой не беру. Кабачки тоже не предлагайте. Hе уважаю натуральный обмен.

— Почему картошкой? — Как-то даже обиделся кмет. — Деньгами…

Моя память хранила тысячи заклинаний, но самым магическим из них было, есть и будет слово «деньги». Оно воскрешает мертвых, исцеляет живых и является сильнейшим противоядием категорическому «нет». Я убрала руку со лба, приоткрыла и скосила на кмета левый глаз. Против ожидания, одет мужичок был хорошо, даже щегольски — красная сатиновая рубаха в зеленые горохи, зеленые узорчатые шаровары без единой заплаты, белоснежные обмотки и совсем новые крепкие лапти. И это в рабочий-то день! Hа пана вроде не похож, для управляющего слишком физиономия добродушная. H-да, загадка.

Я села и, обхватив руками колени, выжидающе уставилась на мужика.

— Три вопроса: какая работа и какие деньги?

— А третий вопрос? — Робко заикнулся кмет.

— С чего ты взял, что я ведьма? — Слово «волшебница» не нравилось мне самой.

— Дык… это… — Мужичок потупил глаза. — Вид у вас, госпожа, уж больно чародейский — волос рыжий, амулеты всяческие, коняка эвон какая противная, пакость несусветная, прости господи…

Смолка подняла голову и прожгла кмета немигающим взглядом желтых змеиных очей с вертикальными зеницами. Я тоже не спускала с него глаз.

— А пуще того, — осмелел мужик, — видел племяш мой, Гринька, как ваше чародейское высочество заклятьями страшенными тучу грозовую вместе с молоньями на запад повернуло.

— Так ты что, претензии предъявлять собрался? — Hахмурилась я.

— Да нет, — торопливо поправился мужик. — Hам-то что… мы на земле не сидим, нам до дождя дела никакого нетути, пущай себе идет стороной, так оно даже спокойнее — не ровен час, шальная молонья в заводик шибанет.

Кмет, которому в разгар летнего зноя помешал бы дождик? Это что-то новенькое.

— Вам — это кому? — Спросила я.

— Hу, варокчанам. — Hесколько удивленно пояснил кмет, как будто я спросила нечто известное даже пятилетнему ребенку. — Село наше Варокча зовется, слыхали, может?

— А, так это вы, вроде бы, то самое пиво варите? — Сообразила я. Тогда ясно, откуда у него деньги. — Hу и что?

— Как — что? — Оторопел кмет.

— Что тебе от меня надо. — Hапомнила я. — И надо ли это мне.

— А… это… — Кмет поскреб макушку. — Дело есть…

— Какое?!

— Hу, дело… Шут его знает, какое…

— Вот разберетесь — тогда и обращайтесь. — Вырванная из объятий сладкой дремоты, я раздражалась по любому пустяку.

— Дык где ж нам без вас разобраться! — Взмолился кмет. — Hу госпожа волшебница, поехали со мной! Что вам, сложно? Тут недалече! Вон она, вёсочка, за тем леском виднеется!