Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж

Оглавление

Правая рука – в кольцо под массивной «башней».

Левая – в кривой «клюв».

Тугрик, страшный в слепой ярости, тоже не удержался на ногах. Сила взмаха, помноженная на внезапную тяжесть тела Кра-Кра, чуть не сломала сри джанту хребет; впрочем, умелый воин, он извернулся, вовремя выпустив предательское оружие. Упав навзничь, дюженник ловко откатился в сторону, избегая возможного нападения. Выхватил кинжал, под хохот солдат полоснул взглядом безучастных верблюдей, мага в трансе… Наконец глаза тугрика остановились на Мозгаче: вобрали, отразили, сделались мутным стеклом, отказываясь признавать очевидное. Раб, живая забава, тот сидел без движения, как если бы, подобно Алому Хонгру, погрузился в глубокую медитацию, и держал в руках боевую кувалду. Бережно, словно засыпающего ребенка, ласково, будто возлюбленную; неуверенно, ожидая, что оружие превратится в кобру, ужалив насмерть, – Мозгач не шевелил губами, но солдаты позже клялись, что слышали смутный шепот: разговор неуклюжего заики-шута с мертвой вещью-убийцей.

– Х-ха! – Когда смеются над тобой, надо смеяться вместе со всеми. Иначе рискуешь поменяться местами с мажьим потешником, заняв место шута. Сри джант хорошо знал это. Хохот рвал ему глотку, глубже заталкивая кляп бешенства, хохот обжигал, драл когтями, да только выбора не было. – Х-х-ххха! Вьючный урод и дурак-кривляка против Дюжего Ррохана! Бедняга, если ты решил сдохнуть, то уж лучше отдался бы диким пчелам…

Пожалуй, Кра-Кра мог бы разбить кувалдой цепь, – если, конечно, Алый Хонгр не озаботился заранее наложить на нее чары. Освобожденный, мог бы попытаться убежать. Или хотя бы встать навстречу смерти: тугрик, играя кинжалом, уже шел к нему, и было ясно, что после Мозгача настанет черед раненого верблюдя. Нет, волшебник-заика не двинулся с места. Разглядывал кувалду, хмурил брови, пытаясь вспомнить, не зная, что именно надо вспоминать, и понимая: вспоминать нечего. Цепочка провисла, Мозгач машинально раскачивался фанькой-встанькой, заставляя медные звенья тихо шелестеть; солнце, падая за кроны мандаринов, отражалось в кинжале, бросая в лицо обреченному пригоршни зайчиков.

Тугрик лениво взял Кра-Кра за волосы. Откинул голову назад, примеряясь к горлу. Попадешь по обручу – лезвие выщербится. Или для острастки сперва позабавиться? Выбор смерти, особенно чужой смерти, – дело важное, тут спешка ни к чему…

– Кого еще ты хочешь убить, Ррохан?

Никто не заметил выхода Алого Хонгра из транса. Сидя в прежней позе, маг холодно и ясно смотрел на дюженника. Тюрбан сполз на затылок, обнажая гигантский, немыслимый лоб чародея; черты лица заострились, как у мертвеца или упырчатого гуля-ночника.

– Меня? Ты подумай, Ррохан, ты хорошенько подумай. Подняв руку на моего шута и моего носильщика, тебе ведь непременно придется убивать меня. Здесь и сейчас. Иначе я сочту себя нерасплатившимся, а Алый Хонгр еще ни разу не оставался в должниках…

Сри джант закусил губу– больно, до крови.

– Я вижу, ты думаешь. Это трудно, Ррохан. Для тебе подобных – очень трудно. Сосредоточься, напрягись. Мне кажется, умение думать в будущем тебе пригодится…

Маг говорил тихо, с шипящим акцентом дайвов, племени, из которого вышли многие знаменитые колдуны, – но еще больше среди дайвов было оборотней-перерожденцев, продавших душу Визгливой Гадюке. Каждое слово шуршало, присвистывало, завораживая солдат, замораживая сердце Ррохана, превращая его в горсть воды со дна Тишайшего Омута, логова демонов. Кинжал блестел у горла безразличного Мозгача, поглощенного тайным разговором с кувалдой, кинжал сгорал от нетерпения, трепеща лезвием, и наконец дождался.

Ударил.

Скрежетнул по обручу, вымещая бессильную злобу.

Ножны проглотили кинжал, как гордость глотает обиду. Дюженник вырвал кувалду у Мозгача, – заика даже не заметил, глядя себе в пустые руки и видя там нечто особое, – рявкнул на притихших солдат, после чего двинулся прочь, в заросли, обогнув верблюдей-близнецов. Возглас мага остановил Ррохана:

– Привал окончен. Собирайтесь в дорогу.

– А ночевать? – осмелился спросить самый молодой из тугриков.

– Ночевать будете завтра.

Пока солдаты, боясь роптать, наспех сворачивали лагерь, Алый Хонгр подошел к пленнику. Долго, сверху вниз, разглядывал Мозгача. На лице мага проступало выражение, очень похожее на то, с каким сам Мозгач минутой раньше разглядывал боевую кувалду. Только разговора Хонгр не вел: ни тайного, ни явного. Молча смотрел.

– Этих носильщиков бросить здесь, – приказал он, насмотревшись всласть.

– Обоих? – спросил дюженник, усилием воли возвращаясь к обязанностям командира эскорта. – Второй-то целехонек…

– Обоих. Один без другого не пойдет. Я их знаю.

– Добить?

– Незачем. Выживут – догонят.

Хонгр протянул жилистую руку, слишком длинную для обычного человека. Ухватил посередине цепочку, привязывавшую шута к паланкину; сжал кулак, твердый и ребристый, как навершие кувалды Ррохана. Губы, сухие, потрескавшиеся, шевельнулись. Три капли расплавленной меди упали из кулака на землю. Когда пальцы разжались, у Мозгача Кра-Кра на память о рабстве остался лишь обруч-ошейник с обрывком цепи. Маг разжал кулак и облизал ярко-красную ладонь языком.

– Добить?! – снова высунулся дюженник, не веря внезапному счастью.

– Ты не годишься в шуты, – Хонгр обращался к заике, прекрасно зная, что Кра-Кра его не слышит, а если слышит, то вряд ли понимает. Тем не менее, маг продолжал говорить, четко и внятно, чутьем найдя единственные слова, способные вернуть Мозгача к реальности: – Но и в волшебники тоже не годишься.