Вокруг света за восемьдесят дней

• Предыдущая
• 42/69
• Следующая

Паспарту был не из тех людей, которые долго раздумывают, и он прямо направился в порт. Но, по мере того как он приближался к докам, его проект, дотоле казавшийся таким простым, представлялся ему всё менее и менее выполнимым. С какой стати на американском пароходе вдруг понадобится повар или стюард и какое доверие может внушить он. Паспарту, наряжённый в столь странный костюм? Какие рекомендации он в состоянии представить, на кого сослаться?

Раздумывая таким образом. Паспарту случайно увидел громадную афишу, которую какой-то клоун таскал по улицам Иокогамы. На этой афише было написано по-английски:

ЯПОНСКАЯ АКРОБАТИЧЕСКАЯ ТРУППА

ДОСТОПОЧТЕННОГО ВИЛЬЯМА БАТУЛЬКАРА

ПОСЛЕДНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

Перед отъездом в Соединённые Штаты Америки

ДЛИННЫЕ НОСЫ – ДЛИННЫЕ НОСЫ

ПОД НЕПОСРЕДСТВЕННЫМ ПОКРОВИТЕЛЬСТВОМ БОГА ТЕНГУ!

ОГРОМНЫЙ УСПЕХ!

– Соединённые Штаты Америки! – воскликнул Паспарту. – Вот это-то мне и нужно!

Он последовал за человеком-афишей и вскоре пришёл в японский город. Четверть часа спустя он стоял перед просторным балаганом, украшенным несколькими полосами бумажных лент, на стенах которого была намалёвана яркими красками целая толпа клоунов.

Здесь помещалось заведение достопочтенного Батулькара, своего рода американского Барнума, директора труппы скоморохов, жонглёров, клоунов, акробатов, эквилибристов, гимнастов, которые, если верить афише, давали последние представления перед отъездом из Страны Восходящего Солнца в Соединённые Штаты.

Паспарту вошёл в преддверье балагана и спросил мистера Батулькара. Мистер Батулькар тотчас же появился.

– Что вам надо? – спросил он Паспарту, которого с первого взгляда принял за туземца.

– Не нужен ли вам слуга? – спросил Паспарту.

– Слуга? – переспросил Батулькар, поглаживая густую седую бороду, которая росла у него на шее, под подбородком. – У меня уже есть двое слуг, послушных и верных, которые никогда меня не покинут и служат даром – только за то, что я их кормлю… Вот они, – заключил он, вытягивая две здоровенные руки с толстыми, как струны контрабаса, жилами.

– Значит, я не могу ничем вам быть полезен?

– Ничем.

– Эх, чёрт побери! А мне так хотелось уехать вместе с вами!

– Вот что! – сказал достопочтенный Батулькар. – Вы, я вижу, такой же японец, как я обезьяна! С какой стати вы так вырядились?

– Всякий одевается, как может!

– Это правда. Вы француз?

– Да, парижанин из Парижа!

– Если так, вы, наверное, умеете гримасничать?

– Чёрт возьми! – ответил Паспарту, задетый тем, что его национальность дала повод к подобному вопросу. – Мы, французы, умеем гримасничать, но нисколько не лучше американцев.

– Верно. Я не могу вас взять в качестве слуги, но могу взять в клоуны. Понимаете, милейший, во Франции любят иностранных шутов, а за границей предпочитают французских.

– Ах, вот как!

– Вы, надеюсь, сильны?

– Да, в особенности когда встаю из-за стола.

– А петь вы умеете?

– Да, – ответил Паспарту, который в своё время участвовал в нескольких уличных концертах.

– Но сможете ли вы петь стоя вниз головой, так, чтобы на подошве вашей левой ноги вертелся волчок, а на подошве правой балансировала обнажённая сабля?

– Ещё бы! – ответил Паспарту, вспоминая свои упражнения в юношеские годы.

– Ну вот, в этом всё и дело, – заметил достопочтенный Батулькар.

Соглашение было подписано hic et nunc.

Наконец-то Паспарту нашёл себе занятие! Он был приглашён делать всё, что придётся, в знаменитую японскую труппу. Правда, в этом было для него мало лестного, но зато через неделю он уже окажется на пути к Сан-Франциско!

Представление, возвещённое с таким шумом достопочтенным Батулькаром, начиналось в три часа, и вскоре грозные инструменты японского оркестра – барабаны и там-тамы – уже грохотали у дверей балагана. Само собой понятно, что у Паспарту не было времени выучить какую-нибудь роль, но он должен был подпирать своими здоровенными плечами большую человеческую пирамиду, составленную «Длинными носами» бога Тенгу. Этим «гвоздём программы» заканчивалась серия различных номеров представления.

Задолго до трех часов зрители заполнили просторный балаган. Европейцы и туземцы, китайцы и японцы, мужчины, женщины и дети теснились на узких скамейках и в расположенных против сцены ложах. Музыканты удалились вглубь балагана, и оркестр в полном составе – гонги, там-тамы, трещотки, флейты, тамбурины и большие барабаны – гремел вовсю.

Спектакль походил на все обычные представления акробатов. Но надо признать, что японцы – лучшие эквилибристы в мире. Один из жонглёров, вооружённый веером и маленькими клочками бумаги, изображал изящных бабочек, порхающих над цветами. Другой благовонным дымом своей трубки быстро чертил в воздухе голубоватые слова, из которых составлялось приветствие зрителям. Третий жонглировал зажжёнными свечами, тушил их, когда они пролетали у его губ, снова зажигал одну о другую, не прерывая ни на мгновение своих ловких упражнений. Наконец, ещё один проделывал всевозможные трюки с вертящимися волчками. Казалось, эти жужжащие игрушки начинали жить в его руках какой-то своей, особой жизнью; безостановочно вращаясь, они бегали по чубукам трубок, по остриям сабель, по тонким, как волосок, проволокам, протянутым от одного края сцены к другому, забирались на большие стеклянные сосуды, прыгали по ступенькам бамбуковой лестницы и разбегались во все углы, создавая сочетанием различных звуков самые странные гармонические эффекты. Фокусник жонглировал ими, а они все вертелись, словно мячики; он их подбрасывал деревянными ракетками, как воланы, а они вертелись не переставая; он прятал волчки в карман, а когда вынимал их оттуда, они всё ещё вертелись до той самой минуты, когда, спустив весь завод, загорались снопом бенгальских огней.

• Предыдущая
• 42/69
• Следующая