Трое с площади Карронад

Оглавление

А на самом деле он не мог быть сильнее своего страха.

Он кидал Славке сдержанно-обидные слова, а в самой-самой глубине души таилась радость: не надо нести портфель. Можно, никого не предавая, уйти подальше от страшного места…

Это была недолгая радость. Когда «Маугли» отошел от берега и Тим увидел, как Славка уходит по пустырю, в Тима ударил горячий залп стыда и страха. Стыд был за себя, а страх теперь — за Славку. Почему Тим в тот момент не повернул к берегу, не бросился за Славкой? Сам не знал. Он уже не думал об опасности для себя, но будто по инерции продолжал вести яхту к базе. Зато потом, едва закрепив цепь, он кинулся туда же, куда шел Славка, — к обрывам. Вскочил на автобус, идущий до Качаевки, потом бежал через кипарисовые посадки, через какие-то ямы с остатками колючей проволоки…

Славки не было на обрыве. Да и не могло еще быть: он же шел пешком. Идти встречать? Но куда? Славка мог выйти на берег любой тропинкой, любым переулком.

Тим сидел на краю бетонного орудийного гнезда и ждал. И каждую секунду боялся услышать раскатистый удар взрыва. Наверно, нет ничего страшнее такого томительного и беспомощного страха.

Взрыва не было. Но и Славки тоже не было. И когда прошла целая вечность (даже непонятно, почему ни разу не наступила ночь), Тим опять побежал к автобусной остановке, а оттуда приехал к базе.

И просидел у ворот еще одну вечность.

Потом он издалека увидел Славку: как он подходит к берегу, ополаскивает лицо…

Трудно рассказать, какое ликование поднялось в Тиме! Но поднялось и схлынуло. Потому что теперь, когда страх ушел, Тим опять подумал о себе. Вспомнил унизительную радость, которую испытал после Славкиного приказа. И понял, что больше они со Славкой не могут быть равными. Славка не дрогнул, держался до конца, а он, Тим, бросил его.

Да, бросил! Надо было наплевать на приказ. Надо было сказать: «Пойдем по очереди, будем меняться. Один тащит, а другой идет поодаль, чтобы не зацепило, если взорвется…»

«Но я же тогда не подумал об этом!» — сказал себе Тим.

А Славка? Славка, наверно, подумал, но промолчал. Из благородства! Капитан!

Если бы он не сунулся со своим приказом, все было бы как надо. Не стал бы Тим трусом! Не было бы этого унижения, от которого хочется завыть, как от зубной боли. Они до конца шли бы вместе.

Но Славка не захотел. Пожалел Тима. Не пожалел, а бросил! Одного! Чтобы он мучился от своей трусости и страха. Какое он имел право бросать Тима? Какое имел право делать ею ничтожеством?

И когда Славка подошел, обида, перегоревшая и сбитая в тугой комок, сидела в горле у Тима. И Тим сказал Славке те слова…

Так началась четвертая жизнь Тима. Без Славки.

И очень скоро, уже по дороге домой, Тим почувствовал, что такая жизнь хуже смерти.

Сначала Тим говорил себе: «Он сам виноват. Он поступил нечестно». Но такие мысли не успокаивали. Во-первых, несмотря ни на что, Тим понимал: Славкино решение было правильным. Славка же не подозревал о Тимкиной трусости! Он просто хотел уберечь Тима от риска.

Во-вторых, какая разница — виноват Славка или нет, если Тим без него не может жить? И если сам он, Тим, виноват перед Славкой в тысячу раз больше?

Была бы хоть какая-то надежда, что Славка забудет эти подлые слова «хуже, чем враг», — тогда другое дело…

А может быть, надежда есть? Славка гордый, но он же добрый. И если честно рассказать о своем сегодняшнем страхе, о своих дурацких мыслях, о нелепой обиде, он, может быть, поймет?

Ведь не смеялся же он, когда Тим признался, как боялся лезть на марсовую площадку «Сатурна»…

Но тогда Тим боялся и все-таки лез. А сегодня струсил до конца.

Но этого же никто не знает! Если бы Славка не приказал, разве бы Тим ушел?

А может быть, завтра утром Славка сам подойдет и скажет:

«Брось, Тимсель, не надо обижаться…»

Скажет? После того как Тим сказал ему такое?..

Нет, надо идти и все объяснить. Сейчас, скорее… Или не сейчас? Может быть, лучше завтра, чтобы сначала успокоиться и найти самые убедительные, самые правильные слова?

Мучиться до завтра?

Но, может быть, это все-таки лучше — подождать? Чтобы Славкина обида не была такой жгучей?

Эти мысли грызли Тима на улице, дома и в гостях у человека, который недавно встречался с папой на Канарских островах. Это был давний товарищ отца и мамы, он знал Тима с пеленок. Он спросил:

— Тим, что гложет юную твою душу?

Мама сказала:

— Он сегодня как в воду опущенный. И не могу добиться, что случилось.

— Ничего не случилось, — сказал Тим.

Он не знал, конечно, что в этот момент Валентина смотрит на листок с отпечатанными буквами и озабоченно говорит Диньке, который засиделся у нее допоздна:

— Здесь что-то не так. Я определенно чувствую, что нам придется ехать на другой конец города…

Они приехали туда через сорок минут. Папин товарищ ввел их в комнату.

— Полюбуйтесь на неожиданных гостей.

Валентина протянула Тиму листок:

— От Славы.

Динька держал под мышкой второй том «Международного свода сигналов» — книгу разбора.

С этой секунды четвертая жизнь Тимселя рванулась и начала раскручиваться, как часовой механизм, у которого сорвало маятник (в этом случае шестерни воют от перегрузки, а минутная стрелка вертится со скоростью велосипедной спицы).

Буквы NC ударили, как двойной выстрел. Тим распахнул книгу. Сколько ушло на расшифровку? Минута, две? Тим не знал. Но он запомнил: когда прочитал номер вагона, большие электронные часы на стене показали 21.07.