Банкир

Оглавление

— Зато я думаю, — сказала она. — Па терпеть не может вечеринки.

Что только не придумает, чтобы увильнуть, правда, па?

Он снисходительно улыбнулся ей, но выглядел так, будто ему было что сказать.

— Я не хотела пропускать случай. — Джинни повернулась ко мне, явно ничуть не обескураженная. — Двенадцать миль отсюда, и люди все папиного возраста... но там подают жутко вкусные канапе, а еще у них в оранжерее растет лимонное дерево. Представляете, на лимонном дереве растет сразу все — бутоны, цветы, маленькие зеленые плодики в пупырышках и здоровенные толстые лимоны, все одновременно!

— Моя дочь, — без необходимости сообщил Оливер Нолес, — очень много болтает.

— Ничуть, — сказал я. — Я не знал про лимонные деревья.

Она проказливо зыркнула на меня, и мне показалось, что она еще моложе, чем я сперва подумал. Точно по телепатии она откликнулась:

— Мне пятнадцать.

— Все через это проходят, — сказал я.

Ее глаза округлились.

— Вы это тоже ненавидели?

Я кивнул.

— Прыщики, неловкость, новое тело, в котором еще неуютно, застенчивость... просто кошмар.

Оливер Нолес, похоже, удивился.

— Джинни вовсе не застенчива, правда, Джинни?

Она перевела взгляд с него на меня и обратно и не ответила. Оливер Нолес отверг тему, как не имеющую никакой важности, и сказал, что должен пойти и посмотреть кобылу с выделениями. Не хочу ли я пройтись с ним?

Я без колебаний согласился, и мы всей компанией направились к одному из проходов между белыми оградами загонов: Оливер Нолес и я впереди, Найджел и Джинни следом, Сквибс обнюхивал каждый столб ограды и метил территорию. По пути Оливер Нолес объяснял, что одни кобылы предпочитают жить на воздухе постоянно, другие хотят под крышу, когда идет снег, третьи остаются внутри по ночам, четвертые большую часть времени живут в денниках, а в промежутках я слышал, как Джинни рассказывает Найджелу, что школа в этом семестре жуткая обуза, потому что новая директриса свихнулась на здоровье и заставляет всех бегать трусцой.

— Как вы узнаете, какая кобыла что предпочитает? — спросил я.

Оливер Нолес на какое-то время замешкался с ответом.

— Ну, может быть... по тому, как они стоят. Если им холодно и плохо, они поворачиваются задом к ветру и как будто горбятся. Некоторые лошади никогда так не делают, даже в метель. Если у них уж очень несчастный вид, мы заводим их внутрь. Иначе они остаются снаружи. То же с жеребятами. — Он помолчал. — Многие кобылы плохо себя чувствуют, если держать их в помещении. Просто... такие уж они есть.

Он, казалось, не был удовлетворен скомканным завершением своего ответа, но для меня это прозвучало убедительно. Единственное, чего, как мне казалось, ему недоставало, — это хоть какого-то эмоционального контакта с животными, которых он разводил: он даже морковкой их угощал как-то машинально.

Кобыла с выделениями оказалась в одном из дальних загонов на границе хозяйства, и пока Оливер Нолес и Найджел заглядывали ей под хвост и обменивались невразумительными замечаниями типа: «в любом случае скидывать она не собирается» и «все чисто, ни желтого, ни кровяного», я проходил время, глядя поверх последнего ряда белых перекладин изгороди на поля за ней. Контраст с землями Нолеса был разителен. Вместо предельной аккуратности полнейший беспорядок. Вместо безукоризненно расчерченных прямоугольников зеленой травы там торчали высокие буреющие будылья, пробиваясь сквозь запущенную поросль вянущего осота. Вместо добротных кирпичных конюшенных дворов ветхое скопище деревянных сараев, светло-серых от старого креозота и с заплатами из просмоленной парусины, растянутыми поверх крыш.

Джинни проследила за моим взглядом.

— Это участок Уотчерлеев, — сказала она. — Я часто через него езжу, но там сейчас так замусорено и скучно, никакого веселья. И практически все их пациенты разъехались, и у них больше даже шимпанзе нет, они говорят, не могут их себе позволить.

— Какие пациенты? — спросил я.

— Лошади. Это лечебница Уотчерлеев для больных лошадей. Вы о ней не слыхали?

Я покачал головой.

— Она довольно хорошо известна, — сказала Джинни. — Или по крайней мере была известна, пока этот пошляк Кальдер Джексон не перебил им дело.

Понимаете, Уотчерлеи не богаты — Боб всю дорогу в пивнушке, а Мэгги надрывает кишки, таская кули с навозом, но по крайней мере у них всегда было весело. Там было уютно, понимаете, и пускай двери в денниках слетали с петель и все заросло бурьяном, а все равно лошади у них прямо расцветали, ну, большинство, даже если у Мэгги колени торчат сквозь дырки на джинсах и она одну фуфайку неделями не снимает, до упора. Но Кальдер Джексон, понимаете, он та еще проныра, со всеми этими его трепливыми шоу по телевизору, и рекламой, и все такое, и получилось, что Уотчерлеев совсем оттерли.

Ее отец, услышав последнее замечание, добавил от себя:

— Они безалаберны. Нет деловой хватки. Людям может нравиться такой цыганский стиль, но, как сказала Джинни, им нечего противопоставить Кальдеру Джексону.

— Какого они возраста? — хмурясь, спросил я.

Оливер Нолес пожал плечами.

— За тридцать. Ближе к сорока. Трудно сказать.

— Надеюсь, у них нет сына примерно шестнадцати лет, худощавого, мускулистого, который одержим ненавистью к Кальдеру Джексону за то, что тот погубил дело его родителей?

— Что за странный вопрос, — сказал Оливер Джексон, а Джинни помотала головой.

— У них никогда не было детей, — сказала она. — Мэгги не может.

Она мне говорила. Вот они и выплескивают всю свою любовь на животных. Правда, мерзость, что такое случилось с их лечебницей?