Выбери любимый жанр

Оценить:

Нездешний

Оглавление

Чудовище перевернулось на спину. Из пасти торчала стрела, из отрубленной руки била кровь. Нездешний пинком сбросил тело с парома, и оно камнем ушло под воду.

— Где тут поблизости брод? — спросил Нездешний.

— Двадцать миль вверх по реке, пятнадцать вниз. Кто они?

— Не знаю, да и знать не хочу.

Дети сбились в кучку на дальнем конце парома, слишком напуганные, чтобы плакать.

— Поди-ка займись ими, — сказал Нездешний. — Я потяну за тебя.

Паромщик передал ему веревку и обнял детей, что-то тихо приговаривая. Он достал из прибитого к палубе сундука одеяла, и дети улеглись, тесно прижавшись друг к дружке.

На переправу ушло около часа, и Нездешний преисполнился глубокой благодарности судьбе за то, что ему не пришлось пересекать реку вплавь. На середине течение было таким стремительным, что ни один человек с ним бы не справился.

На берегу показался мол. Паромщик вышел вперед с причальным концом. Нездешний помог паромщику отнести спящих детей в хижину. Там они уложили их на две кровати у задней стены. Паромщик развел огонь. Мужчины подсели к очагу.

— Мало мне было кочевников, — сказал паромщик. — Сдается мне, пора уносить отсюда ноги.

— Эти твари охотятся за мной. Не думаю, чтобы они сюда вернулись.

— Все равно. Я должен думать о детях. Здесь им не место.

— Давно вы тут?

— Три года. Переехали после смерти жены. У меня было хозяйство около Пурдола, но я разорился из-за постоянных набегов — у меня забрали все семена и запасы на зиму. Поэтому я обосновался здесь и стал помогать одному старому нотасу. Он умер в прошлом году — свалился в реку.

— Кочевники не досаждают тебе?

— Нет, покуда я держу паром. Но они не любят меня — я ведь полукровка.

— Да, ты выше большинства из них.

— Моя мать была вагрийка, а отец нотас. Я ни с кем не состою в кровной вражде — и на том спасибо. Я слышал, на юге идет война?

— Да.

— А ты зовешься Нездешним.

— Значит, всадники побывали и здесь. Кто — надиры или вагрийцы?

— И те и другие. Но я тебя не выдам. Я обязан тебе жизнью своих детей.

— Ничем ты мне не обязан — это я у тебя в долгу. Я привел к тебе этих тварей. Когда всадники вернутся, расскажи им обо всем. И скажи, что я уехал на север.

— Зачем?

— По двум причинам. Во-первых, это правда, во-вторых, они и без того знают, куда я направляюсь.

Паромщик, кивнув, разворошил огонь и подбавил дров. — Если им это известно, зачем ты туда едешь? Они будут поджидать тебя там.

— У меня нет выбора.

— Чепуха. Выбор всегда есть. Отсюда ты мог бы уехать на все четыре стороны.

— Я дал слово.

— Да, с этим не поспоришь, — понимающе улыбнулся паромщик. — Но мне хотелось бы знать, что может заставить человека дать подобную клятву?

— Глупость, помимо всего прочего.

— Непохоже, чтобы ты был глуп.

— Все люди глупы. Мы ведем себя так, будто будем жить вечно, и полагаем, что сможем сдвинуть горы, если захотим. Но мы обманываем себя — мир от наших потуг не изменится.

— В твоих словах сквозит горечь, Нездешний, но дела твои расходятся с ними. Твое путешествие, куда бы ни лежал твой путь, определенно вызовет какие-то перемены. Иначе зачем рисковать своей жизнью?

— Что бы ни ждало меня, успех или неудача, — через сотню лет, если не меньше, об этом никто уже не вспомнит. Если мне повезет, над горой ненадолго проглянет солнце, если не повезет — прольется дождь. Не все ли равно горе?

— Это нам неизвестно. Зато тебе не все равно. И этого достаточно. Мир слишком равнодушен, слишком много в нем алчности и насилия. Я люблю, когда вокруг меня все растет, люблю слышать смех.

— Да ты романтик, как я погляжу.

— Меня зовут Гурион, — сказал, протянув руку, паромщик.

Нездешний пожал ему руку и хмыкнул.

— А я когда-то звался Дакейрасом.

— Ты тоже романтик, Дакейрас, — только романтики хранят верность своему слову вопреки всему миру. Казалось бы, в этом наша сила, но нет: честь — это цепь, которая сковывает нас.

— Ты, Гурион, не только романтик, но и философ. Тебе бы учителем быть, а не паромщиком.

— Куда ты держишь путь, Дакейрас?

— За бронзовыми доспехами.

— Зачем они тебе?

— Есть один дренайский полководец по имени Эгель — я должен доставить их ему. Это поможет ему в борьбе, которую он ведет.

— Я видел их.

— Ты побывал на Рабоасе?

— Да, много лет назад. Доспехи хранятся в пещере, в самом сердце горы. Но их хорошо стерегут.

— Кто, надиры?

— Хуже — чудища, живущие во мраке пещер.

— Как же тебе тогда удалось поглядеть на доспехи?

— Я шел с племенем моей жены, с Волчьей Головой. Нас было пятьдесят человек. Хан женил своего младшего сына и хотел показать ему легендарные доспехи.

— Меня удивляет, что надиры не взяли их себе.

— Это невозможно. Ты разве не знаешь? На самом деле их не существует.

— Говори яснее.

— Доспехи — лишь видимость. Если тронуть их, рука пройдет насквозь. Настоящие доспехи спрятаны в другом месте горы — никто не знает где. А те, что видны, всего лишь мерцающий призрак — ему-то все и поклоняются.

Нездешний промолчал, задумчиво глядя в огонь.

— Я думал, ты знаешь, где спрятаны настоящие доспехи, — сказал Гурион.

Нездешний покачал головой и рассмеялся, а опечаленный Гурион отвел глаза.

— Будь прокляты все романтики! — воскликнул, отсмеявшись, Нездешний. — Гореть бы им в седьмом круге ада!

— Ты ведь это не всерьез.

Нездешний запустил пальцы в волосы и встал.

— Знал бы ты, до чего я устал. Мне кажется, будто я тону в зыбучем песке, а мои сострадательные друзья позаботились привязать камни к моим ногам. Я наемный убийца и убиваю за деньги. Хорошее занятие для романтика, верно? Я охочусь на людей. Но на этот раз все охотятся за мной — люди, звери и духи Тьмы. Если верить моему другу Дардалиону, мое дело служит Истоку. Слыхал ты об Истоке? — Гурион кивнул. — Так вот, дружище: служить Истоку нелегко. Его не видно и не слышно, и помощи от него не дождешься.