Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Оглавление

Мы снова комфортабельно разместились на вилле одной из фирм. Наши южные тирольцы оказались у себя дома, и у меня не было отбоя от приглашения на «тёрггельн» — пробы вина с копченым салом и лепешками.

В Лане я ежедневно обедал в ресторанчике недавно погибшего товарища. В Меранежила семья подчиненного мне унтерфюрера. Его симпатичная дочь служила телефонисткой в комендатуре и часто вопреки запрету через массу соединений предоставляла мне возможность поговорить по телефону с Элизабет.

Такой чудесной была тыловая жизнь. Естественно, что «тыловые бойцы» расставались с ней с большим нежеланием.

От Элизабет я получил письмо, в котором она писала, что продолжит учебу в женской сельскохозяйственной школе в Каринтии. Я вместе с моими книгами по технике и вооружению обзавелся учебниками по сельскому хозяйству. И хотя никогда не хлопал по холке коня и не видел телящейся коровы, теперь теоретически я уже знал, что надо делать с телящейся коровой и как принимать теленка. В своих представлениях я уже откармливал свиней тщательно подобранным кормом. Я уже шесть лет не носил гражданской одежды и совершенно от нее отвык.

В декабре я получил задание отправиться в Мюнхен для получения большого транспорта с вооружением и боеприпасами и доставить его по железной дороге в Италию. В команду сопровождения я отобрал только настоящих тирольцев. По пути в женской сельскохозяйственной школе я навестил Элизабет. Со своим «обозом» я нашел там сердечный прием.

Элизабет повела меня по всей школе, показала образцовый хлев, в котором стояли и жевали жвачку огромные рогатые животные в рыжих пятнах. Увидев их массивные головы, я усомнился в своих теоретических познаниях и спросил:

— Это что, настоящие быки?

— Ну что ты, это же настоящие коровы!

Элизабет рассказала, что альпийские пастбища школы контролируют партизаны, которыми командует бывший обер-ефрейтор вермахта, держащий их в строжайшей дисциплине. До сих пор они очень корректно относились к девушкам из школы. Такое действительно можно было редко встретить.

У меня была еще малая надежда на изменение хода войны. Я понимал, если бомбардировки не прекратятся, войну можно считать проигранной.

— И что, если война, несмотря на все принесенные жертвы, закончится так? Я не представляю, что мне делать.

— Тогда пробивайся ко мне домой, спрячешься в альпийском домике!

К моему удивлению, отгрузка вооружения и боеприпасов в связи с наступающими праздниками сильно затянулась. И здесь явно вставляют палки в колеса!

Через местную комендатуру я ходатайствовал о предоставлении отпуска моим тирольцам. Они ответили мне рукопожатием и обещанием немедленно прибыть по моему телеграфному вызову.

Элизабет отпустили домой на каникулы, таким образом, возникла единственная возможность встретить Рождество в кругу ее семьи.

На душе у меня было неспокойно. Я отправился в этот неожиданный отпуск с тяжелыми чувствами. Мою должность мог бы исполнять инвалид. У нас в войсках солдатами на фронте командуют одноногие, есть однорукие командиры танков. В Будапеште окруженные дивизии войск СС истекают кровью, сдерживая натиск Красной Армии. Словом, этот отпуск не был таким безоблачным, как в1942 году. Было чувство, что наслаждаешься тем, чего ты недостоин.

Из мюнхенской конторы на мой телефонный запрос твердили одно и то же: «Транспорт не готов!», обещали после Рождества, потом — после Нового года. И вдруг неожиданно перед Новым годом — все подготовили. Пока я принимал все по отгрузочной ведомости, подъехали мои тирольцы. Через пару часов сформировали эшелон и через пустынные вокзалы и станции он повез нас на Куфштайн, а потом через Бреннер и Боцен на Лану бай Меран. Еще до наступления Нового года боеприпасы были разгружены и помещены в глубокие подвалы. Вскоре после этого из окна туалета в «своей» вилле я наблюдал, как американские бомбардировщики бомбят оставшиеся на путях вагоны с вооружением.

Январь 1945 года. Впервые услышанное мной обращение фюрера к немецкому народу навсегда осталось у меня в памяти: «Если немецкий народ проиграет эту войну, то он недостоин вообще что-то выигрывать!» Или что-то в том же духе. Как эти слова могли подействовать на инвалидов, на тех, кто на войне потерял родных и близких, на тех, кто сидел на пепелище своего дома и не имел средств к существованию, тех, кто с глубокой верой в справедливость вступил в борьбу?

Положение на фронтах становилось все серьезнее. Появились «Зольдатенклау» — комиссии по изысканию «пригодного к фронтовой службе человеческого материала» для восполнения потерь в войсках, «постоянно борющихся за выравнивание фронта».

Прежде чем меня «вычесала» такая комиссия Кальдьеро, я сам добровольно подал рапорт с просьбой отправить меня на фронт. Не велик подвиг. Не было никаких причин меня заметить. Или все же не так? Тогда это был поступок сумасшедшего. Один я не спасу Германию от гибели, и я уже, по-видимому, решился на самоубийственные действия на фронте.

«Никогда ни за что не записывайся добровольцем!» Как я мог забыть старую солдатскую мудрость?

Все пошло очень быстро: сдача хранилищ и должности, прощальный ужин с товарищами в Меране. Предписание и билеты до Гамбург-Лангенхорна, в 18-й запасный батальон войск СС. В тот же прощальный вечер я пришел в моросящий дождь на вокзал. В Гамбург я должен был прибыть 6 февраля. И я подделал командировочное предписание подписал отклонение от прямого маршрута в пути — решил заехать домой к Элизабет на ее день рождения и чтобы проститься с ней. Мне самому исполнилось только что 22 года.