Княжья русь

Оглавление

Лучинка молчала. Глаза — в пол. Только щеки заалели.

— Знаю, что хочешь, — негромко произнесла боярыня. — Но есть тому препятствие…

Повисла тишина.

Лучинка не выдержала первой.

— Да что ж я, не понимаю? — пробормотала она. — Кто он, а кто я… Сыну вашему княжна надобна. С приданым, чтоб в шелках ходила, а не в этом… — Лучинка тронула льняной подол сарафана. — Славушка меня от смерти спас, от участи лютой оборонил! — Подняла голову, глянула прямо: — Я ему хоть как служить готова. Хоть на ложе, хоть одежу стирать-прибирать! Лишь бы он сам… — Лучинка осеклась.

— Любишь его? — спросила Сладислава.

— Люблю, госпожа.

— Сильно ли любишь? Умереть за него готова?

— Ой! — Лучинка прижала руки к груди: — Какая беда с ним?

— Я тебя спросила!

— Умру, госпожа! — твердо ответила Лучинка. — Только вели!

— Хорошо, — кивнула Сладислава. Вытянула руку, поманила, звякнув золотом на запястье: — Подойди, дитя. Сядь сюда, — указала на скамеечку у своих ног. Потом взяла Лучинку за подбородок тонкими твердыми пальцами, заглянула в глаза:

— Богуслав — воин, — произнесла она негромко. — Судьба его — по Кромке ходить. Оступится — и нет его. Понимаешь это?

Лучинка качнула ресницами: понимаю.

— Богуслав — хороший воин. Очень хороший. Его убить непросто.

— Я знаю, — шепнула Лучинка. — Я видела.

— Но от случайной стрелы, от сулицы в спину, от злого удара, а паче того — от множества ворогов никакое умение не убережет, — продолжала Сладислава. — Только Бог от такой беды уберечь может… И верная, истинная любовь. Твоя любовь, Лучинка! Забудешь о нем хоть на малое время — и не вернется.

— Я не забываю, — прошептала Лучинка. — О нем только Мокошь и прошу… — осеклась испуганно, вспомнив, с кем говорит.

Ногти боярыни больно впились в Лучинкину кожу.

— Шелка — пустое, — произнесла Сладислава ледяным голосом. — И княжна — пустое. Княжен на земле словенской много. Княжна у сына моего Богуслава уже была. Едва бедой не обернулось! Хватит!

Лучинка не понимала, о чем говорит боярыня, но от голоса ее всё внутри сжалось в комок.

— Княжна… — Тонкие губы Сладиславы искривила насмешливая улыбка. — Коли я захочу — последнюю дворовую девку княжной сделаю. В моих жилах кровь кесарей, девочка! Но не вздумай об этом кому сказать… Даже Богуславу!

— Никому! — истово прошептала Лучинка. Она ничего не понимала, кроме того, что ей доверили страшную тайну. В словах боярыни она не усомнилась ни на миг.

— Но преграда счастью твоему все же есть. — Пальцы в драгоценных перстнях сжались еще больнее. — Женой моего сына никогда не станет погубившая душу язычница. Ты должна принять Веру Христову!

— Я приму! — не раздумывая, ответила Лучинка. Боярыня сказала: «женой»! Голова Лучинки закружилась от невозможного счастья, слезы потекли по щекам…

— Примешь, — подтвердила Сладислава. — И отречешься от своей бесовской Мокоши! Трижды отречешься, поняла?

Лучинка замерла… Креститься — это не страшно. Бог Христос — он не страшный. Страшны, бывает, те, кто ему служит. А поклониться еще одному богу — дело обычное. Но отречься от Мокоши… Это совсем другое. Это, это… Как солнце никогда не увидеть… Нет, как будто вовсе ослепнуть. Весь род Лучинки: мама, бабушка, прабабушка… Много-много поколений рождались и умирали в лоне доброй и щедрой богини. Служили ей, верили ей, опирались на ее силу… Остаться без оберегающей силы доброй богини — всё равно как голой в снегу в мороз посреди Дикого Поля.

Пальцы Сладиславы разжались, оставив на подбородке Лучинки два розовых пятнышка.

Все поняла боярыня.

— Иди, девушка, — глухим усталым голосом проговорила она. — Не бойся. Гнать тебя не стану. Не за что. Всё будет, как было. Иди.

Лучинка упала на колени, схватила вялую руку боярыни, прижалась губами к сухой, пахнущей травами коже… Мир пошатнулся. Сердце — птица в силке.

— Госпожа!

— Что тебе? — Боярыня силой отняла руку.

— Госпожа… Я…

Лишь на миг увиделось: она — жена Богуслава. Остроносый сафьяновый сапог в ее руках… Большие руки, поднимающие ее над землей… Дурманящий запах мужского могучего тела… Приникнуть всем телом, всей кожей, обнять, как обнимает Мать-Земля… Мокошь!

Лучинка вздрогнула, сглотнула комок, шепнула чуть слышно:

— Прости меня, Матушка…

И громче, охрипшим чужим голосом:

— Я согласна, госпожа. Я отрекусь.

* * *

— Уверена? — спросил Сергей. — Ты уверена, что эта маленькая ворожея — подходящая партия для Богуслава? Может, поищем кого-нибудь…

— Кого-нибудь вроде Доброславы? — холодно осведомилась Сладислава.

— Чем плоха Доброслава?

— Всем хороша, — льда в голосе супруги Сергея стало впятеро больше.

— Сладушка! Ты что? — Сергей шагнул к жене, обнял, заглянул в глаза: — Что не так, моя хорошая?

— То, что не хочу я Славке такую жену, как Доброслава, — уже теплее проговорила боярыня, устраиваясь в объятиях мужа привычно и удобно, как лисичка в норке. — Хочу, чтоб у него было — как у нас с тобой. Плохо ему будет — нелюбимому с нелюбимой…

— А Артёму — хорошо?

— Артём — он другой. Он — в мою кровь пошел. Он — сильный. А Славка… Это только кажется, что ему всё нипочем. Он, конечно, большой и тоже сильный, но внутри — нежный и мягкий. Как ты!

— Это я-то — мягкий? — Сергей расхохотался, но тут же умолк, провел бугристой ладонью по гибкой податливой спинке жены, сжал круглую упругую ягодицу, поцеловал шейку, щекоча усами, шепнул в ушко: