Карантин

Оглавление

Неотразимый Дмитрий Дюков дал осечку не просто так. Томка сама определяла, кого ей любить, а на кого посматривать с доброй усмешкой, как на подбежавшего вильнуть хвостиком пуделька. И сломать ее было нельзя — сам скорее сломаешься. Впрочем, не пришлось и пытаться: она первой обратила внимание на приятеля незадачливого ухажера. Остановилась, чтобы задать какой-то вопрос, но, едва Павел сдвинул на затылок маску, замерла, поймала пальцами подбородок, удивленно подняла брови, наклонила голову к плечу и осветилась улыбкой. Высокая, спортивная, с растрепанными темными волосами. Красивая. Вроде бы ничего особенного, а глаз не оторвать. Отведешь взгляд в сторону — и тут же торопишься вернуться: поймать линию подбородка, губ, бровей, блеск глаз, путаницу прядей, увериться, что не видение только что мелькнуло перед тобой.

— Вот... — Димка пожал плечами, подергал себя за кончик носа, взъерошил белобрысую шевелюру, прокашлялся, мотнул головой в сторону гостьи: — Тамара. Зашел тут к Костику в фитнес-центр — давно не был,— слово за слово, он и сболтнул насчет твоих развлечений. Она там у него матрон гоняет. Которым уже и липосакция не поможет. Тома, это — Павлик. Мой деловой партнер. Мы с ним работаем вместе. Впрочем, не принципиально. Она насчет страйка, Паш. Хочет поиграть в войну.

— Многие хотят,— медленно проговорил Павел, освободив непослушные вихры из-под сдвинутой на затылок фехтовальной маски.

Он сам потом удивлялся, как сумел остаться спокойным, хотя все внутри у него зашлось — словно кипятком плеснуло в распахнутые ребра.

— Не переодевайся.

Голос у Томки оказался под стать ее внешности. Бархатным, как позже определил Димка. Необычным, с легким акцентом.

— Не переодевайся,— повторила она, потерла щеки, словно набежавший румянец обжигал их, сдернула с крючка нагрудник,— Мальчики, которые хохочут в душевой, не обидятся, если я воспользуюсь чужой амуницией?

— Они не из обидчивых,— словно передразнивая гостью, наклонил голову Павел,— Чего хочешь?

— Ой, многого! — улыбнулась Тома,— Но это потом. Пока — проверить тебя на прочность. На дорожке, но вживую, без электричества. Работаем до пояса. До хорошего контакта. Что вы тут скрещиваете?

— Что угодно,— Павел почувствовал странный холод, побежавший по спине,— Это любительский клуб. Сабли, рапиры, шпаги.

— Тогда шпаги — они чуть тяжелее.

Она взяла маску, подошла к стойке с оружием, вытянула трехгранный клинок, хмыкнула, пощупав насадку:

— Баловство.

— Тома! — забеспокоился Димка.— Имей в виду, Пашка из лучших. Хоть на шпагах, хоть на мечах, хоть на ножах. Это тебе не два притопа, три прихлопа, как в вашем фитнес-центре. Он еще и историческое фехтование в институте вел, и кэндо занимался в детстве. Я ничего не путаю? Паш, занимался ведь?

— Дима, отвянь,— попросил Павел и в первый раз назвал ее по имени.— Значит, Тома? Перчатки?

— Зачем? — Она взмахнула несколько раз шпагой, словно приноравливалась к ее весу и рукояти, надела маску,— Ты же не будешь меня калечить?

— Не должен,— Он двинулся к противоположному концу дорожки,— Хотя все правила я нарушаю по-любо- му. Сам себе удивляюсь.

— Ну мы же не в аптеке? — Румянец все еще красовался у нее на щеках,— Или таки да? Димка сказал, что ты относишься к редкому отряду благожелательных зануд.

— Реже не бывает,— согласился Павел.— Отряд зануд, класс млекопитающих. Вид — Шермер обыкновенный. Дюков, как всегда, точен.

— Алло! — подал голос Дюков.— Я пока еще здесь!

— Фамилия у тебя красивая,— не повела в сторону Димки даже глазом Томка,— Отец был из французов?

— Из немцев,— прищурился Павел,— И не отец, а дед по матери. Из обрусевших немцев. С петровских времен.

— А отец? — не отставала девчонка,— Или у вас в роду властвовал матриархат?

— Училась? — хмыкнул Павел, оценив выполнение девчонкой салюта.

— Было,— встала она в правостороннюю стойку,— Отец как-то пристроил в секцию, чтобы не пропала глупая и молодая. Не думала, что пригодится... А ты умеешь не отвечать на вопросы.

— Познакомишь с отцом? — согнул колени Павел.

— Будет повод? — заинтересовалась Томка,— Тогда и ты.

— Эй! — повысил голос Димка.— О чем это вы договариваетесь?

— Молодость уходит, Дима. Пора устраивать личную жизнь,— ответила Томка и тут же сделала выпад.

Она сражалась неумело, но интересно. Павел сразу понял, что девчонка и в самом деле не в первый раз оказалась в фехтовальном зале, но вряд ли увлекалась шпагой по-настоящему. И все-таки в ее движениях было что-то едва различимое, но особенное — не просто талант, умноженный на хорошую физическую подготовку. Она сражалась так, словно когда-то родилась с саблей или мечом в руке. И не менее десятка ее предков рождались с саблями или мечами в руках. Или эти мечи и сабли висели у них в жилищах, и они хватались за них при первой возможности.

Нет, Томка не показала ничего особенного, да и не сражалась всерьез, скорее играла, неумело выполняла обычные приемы и вдруг, словно случайно, закручивала редкие и сложные. Играла, как играют молодые щенки, прихватывая зубами друг друга, не боясь сделать больно. Павел только защищался. Отбивал ее выпады, парировал уколы, но не пытался уколоть сам, хотя такие возможности она ему предоставляла. Или намекала на их возможность. Провоцировала она его напрасно: Павел никогда не раскрывал умения полностью. Даже в схватках со старыми знакомыми фехтовал скупо, сдержанно, чего уж говорить о незнакомцах. Выкладывался ровно настолько, чтобы не уступить, не более того. Точно так же и в жизни. Сколько себя помнил, всегда держал дистанцию, и если даже с кем-то разговаривал откровенно, выкладывал едва ли десятую часть из того, что знал, а чаще всего предпочитал держать язык за зубами даже в ответ на откровенность. А чем отличалась схватка от разговора? Разве только тем, что в ней не удавалось отмолчаться вовсе: приходилось отвечать на стальные Томкины возгласы хотя бы короткими репликами.