Шоколад

Оглавление

— Остерегайся крокодилов, — серьезно сказала я ей.

Анук глянула на меня из-под желтого берета, сверкнула улыбкой и, держа в одной руке прут, в другой — свою дудку, принялась выдувать громкие немелодичные звуки, перескакивая с ноги на ногу в нарастающем возбуждении.

— Крокодилы! На нас напали крокодилы! — кричала она. — Орудия к бою!

— Осторожно, не свались в воду, — предупредила я ее.

Анук послала мне щедрый воздушный поцелуй и вернулась к своему занятию. Когда я посмотрела на нее с вершины холма, она уже закидывала крокодилов комками грязи. До меня донеслось отдаленное гудение ее трубы — паа-па-раа! — перемежаемое воплями — прашш! прум! Бой продолжался.

Меня захлестнула волна нежности — удивительное ощущение, до сих пор не перестающее удивлять меня. Если сильно прищуриться на солнце, посылающем мне в глаза низкие косые лучи, то и впрямь можно увидеть орудийные вспышки и крокодилов — длинные коричневые тени, выпрыгивающие из воды. Анук носится между домами, сверкая красной курткой и желтым беретом, и в отблесках ее яркой одежды я действительно различаю едва заметные очертания атакующих ее зверей. Внезапно она останавливается, поворачивается, машет мне и с пронзительным криком: «Я люблю тебя!» вновь принимается за свое серьезное занятие.

После обеда мы прекратили обслуживание, и всю вторую половину дня вдвоем с Жозефиной трудились не покладая рук, чтобы наделать порцию пралине и трюфелей, которой хватило бы для продажи до конца недели. Я уже начала готовить пасхальные сладости, а Жозефина научилась искусно украшать фигурки зверей и упаковывать их в коробочки, перевязанные разноцветными лентами. Запасы готовой продукции мы сносим в подвал — идеальное место для хранения шоколада. Там темно, сухо и холодно, но не так, как в холодильнике, где шоколад обычно покрывается белым налетом. В подвале хватает места и для сладостей, которыми мы торгуем, и для продуктов домашнего пользования. Под ногами старые плиты, прохладные и гладкие, отшлифованные временем до дубового оттенка. На потолке — одна-единственная лампочка. В нижней части подвальной двери, вытесанной из необработанной сосновой древесины, вырезано отверстие для некогда жившей здесь кошки. Даже Анук нравится этот подвал, где воздух пропитан вековым запахом камня и вина. Пол и беленые стены она разукрасила цветными мелками — нарисовала животных, замки, птиц и звезды.

Арманда с Люком задержались в шоколадной — поговорили немного, потом вместе ушли. Теперь они встречаются чаще и отнюдь не всегда в «Небесном миндале». Люк признался мне, что на прошлой неделе он дважды навещал бабушку у нее дома и каждый раз по часу возился в саду.

— Теперь, когда д-дом отремонтирован, она хочет р-разбить в саду клумбы, — серьезно сказал он. — А сама уже не может копать так, как раньше. Говорит, хочет, чтобы в этом году у нее вместо сорняков росли ц-цветы.

Вчера он принес ей ящик рассады из питомника Нар-сисса и высадил ее во вскопанный грунт у одной из стен дома Арманды.

— Посадил л-лаванду, первоцвет, тюльпаны, нарциссы, — объяснил Люк. — Ей больше нравятся яркие цветы, с сильным ароматом. Она стала хуже видеть, поэтому я приготовил также сирень, лакфиоль, ракитник, — в общем, такие растения, которые она заметит. — Он застенчиво улыбнулся. — Я хочу их посадить перед ее днем рождения.

Я спросила, когда у Арманды день рождения.

— Двадцать восьмого марта, — ответил мальчик. — Ей исполнится восемьдесят один. Я уже подыскал п-подарок.

— Вот как?

Он кивнул.

— Наверно, куплю ей ш-шелковую комбинацию. — Тон у него смущенный. — Она любит красивое нижнее белье.

Подавив улыбку, я сказала, что он выбрал замечательный подарок.

— Придется съездить в Ажен, — озабоченно продолжал он. — А потом спрятать подарок от мамы, а то она скандал закатит. — Он вдруг улыбнулся. — Может, давайте устроим для нее вечер? Поздравим ее со вступлением в следующее десятилетие.

— Надо бы спросить, что она сама думает по этому поводу, — посоветовала я.

В четыре часа домой вернулась Анук — уставшая, довольная и по уши в грязи. Я сделала ванну, сняла с нее грязную одежду и окунула в горячую воду с медовым ароматом. Пока я купала дочь, Жозефина заварила чай с лимоном, и потом мы все вместе сели полдничать шоколадным пирогом, сдобными булочками с ежевичным джемом и крупными сладкими абрикосами из теплицы Нарсисса. Жозефина за столом была задумчива и крутила на ладони абрикос.

— Я все думаю про этого мужчину, — наконец промолвила она. — Про того, что утром приходил.

— Ру.

Она кивнула.

— Его судно сгорело… — неуверенно произнесла она. — Ты думаешь, это не был несчастный случай, да?

— Он считает, что нет. Говорит, что там пахло бензином.

— По-твоему, как бы он поступил, если б нашел… — и дальше с усилием в голосе, — виновного?

Я пожала плечами:

— Понятия не имею. Почему ты спрашиваешь, Жозефина? Тебе известно, кто это сделал?

— Нет, — торопливо ответила она. — Но если бы кто-то знал… и скрыл… — Ее голос дрогнул. — Он… я имею в виду… что он…

Я посмотрела на нее. Избегая моего взгляда, она рассеянно катала по ладони абрикос. Внезапно я уловила тень ее мыслей.

— Ты знаешь, чьих это рук дело, верно?

— Нет.

— Послушай, Жозефина, если тебе что-то известно…

— Я ничего не знаю, — категорично заявила она. — Хотела бы знать, но не знаю.

— Не волнуйся. Тебя никто ни в чем не обвиняет, — с подкупающей лаской в голосе сказала я.

— Я ничего не знаю! — визгливо повторила она. — Правда, не знаю. И потом, он ведь все равно уезжает. Он сам сказал. Он не из этих мест и вообще зря сюда приехал, и… — Она оборвала фразу, громко щелкнув зубами.