Корпорация «Исполнение желаний»

Оглавление

До каменоломни оказалось далеко. Кроссовки мои поднимали сухую пыль, плечи ныли от напряжения, но я исправно тянула телегу, перекидывая твердую ручку из одной ладони в другую. Солнце едва начинало клониться к закату, день, как ни странно, выдался не особенно жарким. Слабый ветерок теребил стебли растущих вдоль дороги злаков, разнося в воздухе пряный, чуть терпкий аромат соцветий.

Неплотно прижатая крышка позвякивала всякий раз, когда деревянные колеса сползали с очередной кочки или проваливались на неровностях дороги, мешок с хлебом то и дело норовил сползти набок и затеряться где-то на обочине. Устав поправлять его, я, в конце концов, замотала холщевую горловину вокруг одной из досок.

Когда вдали, наконец, показался каменистый карьер, руки уже ломило от усталости, а ноги спотыкались на ровном месте. Радовало только то, что назад я поеду «пустая». Разглядев впереди приземистый деревянный дом, я направилась в его сторону. Дом был старым, вытянутым по периметру, с просевшей крышей. Стоявший вокруг него забор тоже изрядно пострадал от погоды и времени. Длинные брусья уже не крепились к столбикам, как это было когда-то, а лежали на земле, похожие на обгрызенные школьниками карандаши.

Заметив мое приближение, у дома начали собираться мужчины. Кто-то, бросив кирку, шел со стороны каменистого отрога, кто-то, оставив тачанку, наполненную булыжниками, почти бежал по тропинке к дому. Некоторые выходили из здания. Пока до дома было еще далеко, и фигурки людей казались крошечными, но через пару минут они грозили стать вполне реальными большими мужчинами. Мужчинами, которых я никогда в жизни не видела. И кто знает, чего можно ждать от каторжников, да еще в таком изолированном от прочих месте?

Я занервничала. Охранников поблизости не было видно. Что ж, оставалось надеяться, что меня примут радушно исключительно, как извозчика тележки, а не как особу женского пола, к которой стоит проявить повышенное внимание.

Но страхи оказались напрасны. И пусть лица окружающие меня были угрюмы и неприветливы, однако, манерам каменоломов могли позавидовать даже завсегдатаи «Поло-Гранд». Как только тележка оказалась на подъездной дорожке, ее тут же перехватили двое рабочих. Жестикулируя и переговариваясь, докатили до стола, взгромоздили на широкую скамью и осторожно отошли в сторону.

Я потерла уставшие ладони и огляделась по сторонам. Судя по опустевшим равнинам, все собрались здесь. Держа в руках по железной миске, мужчины столпились вокруг стола, ожидая раздачи, опасливо и хмуро поглядывая на меня.

Я набрала в грудь побольше воздуха, откинула алюминиевую крышку чана, взяла лежащую на столе сильно оцарапанную (будто после многократной чистки песком) поварешку и протянула руку за первой миской. Раздача началась.

Сидя в дальнем углу стола, я наблюдала, как они едят. Эти грязные отощавшие люди в лохмотьях. И хотя им никто не запрещал разговаривать, почти все молчали, лишь изредка перекидываясь словом-двумя. Ели жадно, быстро, прихлебывая и выпивая бульон прямо из чашки. Хлеб рвался пальцами и тут же запихивался в рот, чтобы быть проглоченным без какого-то ни было пережевывания.

Усилившийся ветер колыхал грязные, прилипшие к пыльным лбам волосы и завывал где-то в ущельях. Ни единого звука, кроме бряцающих о миски ложек, редкого пошвыркивания носом или глухого болезненного кашля ни разносилось над равниной. Здесь, у подножия гор, где заканчивалась плодородная почва, все казалось суровым и неприветливым. Трава делалась чахлой и едва пробивалась через каменистый наст, а та, что все-таки пробивалась, была серовато-бурой и сухой. Иногда только звук перекатывающихся камешков разбивал тишину и тоскливое, будто печально-просящее о чем-то несбыточном, завывание ветра. Лица сидящих неуловимо сливались с приглушенным пейзажем, словно две картинки — камней и людей — вросли одна в другую, сделавшись единым целым блеклым безрадостным полотном.

Мне уже пора было уходить — суп съеден, хлеб роздан, а я все никак не могла заставить себя подняться с места. Все смотрела, как они вылизывают последние капли со дна чашек, как подбирают упавшие на стол крошки, как жадно скользят взглядом по тарелкам соседей, кто еще не успел долакать, долизать, выскрести языком посудину до блеска.

Ком уже прочно встал в моем горле, я впитывала увиденное, словно ядовитую кислоту, что выедала изнутри.

Почему же, Табита? Ну, почему ты не положила побольше в этот бак, ведь оставалось еще место? Почему не добавила пару буханок хлеба в мешок? Как этим трудягам, кто от восхода до зари машут кирками и возят телеги, быть сытыми с единственной чашки тощего бульона? Кто-нибудь видел, как они работают и как едят? Кто-нибудь думает здесь вообще в людях?

Бесшумно всхлипнув, я, незамеченная, поднялась и побрела к тележке. Взялась за деревянную ручку и потянула за собой. На этот раз — пустая — она пошла легко, шурша от поскрипывая от набившегося в колеса песка. Где-то за спиной я слышала, как принялись убирать со стола. В завывание ветра вплелись редкие голоса и позвякивание посуды. Тряхнув головой, чтобы стереть из памяти вид стертых в кровь ладоней, держащих покрытые ржавчиной ложки, я перекинула деревянную ручку из одной руки в другую и быстрее зашагала назад.

Ночью я долго размышляла над тем, что увидела днем. Перестирав одежду, я долго сидела у окна, глядя на звезды, мечтая получить ключ от двери, ведущей на крыльцо, чтобы коротать вечера на свежем воздухе. И чем дольше я размышляла, тем четче в моей голове созревал план. Главное, чтобы за мной оставили обязанность катать эту телегу до каменоломни и обратно. И пусть путь туда был не из легких, я бы все отдала, лишь бы иметь возможность наведываться туда хотя бы раз в день. Я продолжала мысленно прокручивать детали и варианты, а ладони чесались от радостного предвкушения.