Пятый постулат

Оглавление

Воцарилась тишина, нарушаемая только могучим храпом сторожа.

— Так. — Весь помрачнел. — Кажется, планы придется менять.

Маше сразу стало ясно, что он имеет в виду: придется уходить пешком, а значит, большую часть вещей надо оставить, потому что на себе столько не унесешь!

— А может… может, найти кого-нибудь и попросить запрячь? — предложила она неуверенно.

— Кого ты найдешь? — скривился Весь. — Все пьяные давно… Да даже если кто и запряжет, так, думаешь, потом не вспомнит, кто его об этом просил?

Маша понурилась: ясно было, что мужчина прав.

— А если его потом… — Она запнулась. — Ну, как Реталя?

— Хм… — Белобрысый задумался. — А что, мне нравится. Запереть в погребе, сразу не найдут! Хотя лучше… Вот что, сбегай-ка в кладовую, принеси бутыль наливки покрепче, а лучше две! Давай, живо!

Маша, недоумевая, отправилась по поручению, а когда вернулась, ее ждало удивительное зрелище: Весь, злой и взъерошенный, стоял над сторожем с ведром в руках, а тот храпел себе, мокрый с ног до головы.

— Бесполезно! — Мужчина отбросил ведро. — Его теперь до утра не разбудишь!

Видно было, что он взбешен — как же, его такой стройный план отправился псу под хвост, и из-за чего? Из-за того, что некому лошадь в телегу запрячь?!

Девушка решила, что нужно брать дело в свои руки, пока не поздно. Мужчины все такие: норовят решить проблему с рывка, с тычка, а когда не выходит, начинают злиться. А вот если по-другому попробовать…

— Дядька Рунь! — Маша присела рядом со сторожем, потеребила его за рукав. — Дядька Рунь, просыпайся!

— Да говорю, бесполезно! — нервно произнес у нее за спиной хозяин.

— Дя-адька Рунь! — прокричала девушка почти в ухо сторожу. — Хозяйка велит скорее запрягать, у ней в соседней деревне дочка родит! Скоренько давай! Если все благополучно обойдется, она всем обещала выпивку поставить!

(Про дочку Ларии Маша не соврала: вся деревня знала, что той подходит срок рожать.)

Сторож выдал особенно замысловатую руладу и приоткрыл один глаз, потом второй. Сфокусировал мутный взгляд на Маше, и та показала ему бутылку наливки. Глаза сторожа приобрели более-менее осмысленное выражение, он сделал попытку приподняться.

Маша продолжала уговаривать его: за время работы на постоялом дворе успела запомнить, как обращаться с пьяными. Они ж человеческую речь почти не воспринимают, только самые простые слова и несложные фразы, и повторять им одно и то же надо по многу раз, и ни в коем случае не агрессивно.

Наконец ей удалось поднять сторожа и направить в сторону конюшни. Тот шел по сложной траектории и не с первого раза вписался в ворота, но на ногах каким-то образом все же держался.

— Хозяйскую лошадь не бери, — подал голос Весь, с интересом наблюдавший за представлением. — Чужую какую-нибудь.

— Почему? — поглядела Маша через плечо. — Здешняя меня знает, а чужие…

— А чужих пока разберут, пока поймут, что одна пропала, решат, кто увел, времени больше пройдет, — пояснил Весь.

Выводить лошадь пришлось Маше: сторож норовил повиснуть на недоуздке и уснуть, а коняге такое обращение вовсе не нравилось.

«Снова воровство! — горько подумала девушка, осторожно шагая рядом с огромным животным. — Весь выбрал лошадь не чета здешней! Жутковато становилось, когда рядом двигалась этакая махина, шумно вздыхала и удивленно косила темным глазом. А копыта-то — что твои тарелки, даже если не лягнет, а просто на ногу наступит, мало не покажется. — Как говорил Вождь, наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата. Но только до классовой борьбы еще далеко!»

Стыдно ей было невыносимо, она слышала, что лошадей берегут, для крестьян это верные помощники, купить новую не так-то просто!

— За лошадь тоже заплатить надо, — сказала она Весю негромко, пока сторож надевал на лошадь сбрую. По счастью, кобыла попалась смирная и спокойная, она не слишком возмущалась, даже когда пьянчужка хватался за ее хвост, чтобы не упасть. — И за телегу. А то это грабеж!

— Кому заплатить? — вяло огрызнулся мужчина. — Иди ищи хозяина!

— Можно оставить деньги в конюшне, — неуверенно ответила Маша.

— Ну и найдет их кто-нибудь другой, — хмыкнул Весь. — Кончай языком молоть, грузи вещи! Да переоденься пойди, предупреждал же…

Ни о чем он ее не предупреждал, но возражать девушка не стала: заметно было, что настроение у белобрысого испортилось. Пока сторож возился с лошадью, девушка успела переодеться в мужской костюм. Приятно было снова влезть в брюки после широченных юбок! И даже как-то… необычно, что ли. Маша потуже подтянула пояс на безрукавке, заплела волосы в косу (совсем коротенькую, но зато толстую) и снова вышла на двор.

Сторож снова пристроился на завалинке, рядом с ним лежала пустая бутыль из-под наливки, а вторую, еще наполовину полную, он надежно сжимал в объятиях. И храпел пуще прежнего! «Ох и влетит ему от хозяйки!» — невольно пожалела Маша беднягу.

— Думаю, он ничего не вспомнит, когда проспится, — сказал Весь. Он поглаживал лошадь по умной морде. — Давай-ка, возьми мешок овса из конюшни и поехали, и так сколько времени потеряли!

По Машиным ощущениям, потеряли они около получаса, не больше, но спорить с белобрысым было бесполезно.

— А зачем овес? — спросила она.

— А чем ты лошадь кормить будешь? — нахмурился тот. — Некогда ее днем на выпас пускать!

Вздохнув, Маша послушалась. Беглецы взобрались на облучок, переглянулись. Весь взял в руки вожжи, неуверенно хлопнул ими по крупу лошади. Та осталась неподвижна. Тогда он ударил сильнее. Кобыла повернула голову, насколько позволяла упряжь, и недоуменно посмотрела на седока. Морда ее выражала глубочайшее презрение.