Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом

Оглавление

125

Стоп! Я прерву эти секунды на короткий период, пока боек разбивает капсюль, а пороховой заряд выталкивает шестикилограммовый фугас. Было ли тогда место для сочувствия или тем более жалости? Вряд ли.

В своих мемуарах германские военачальники часто употребляли слово «солдат». Конечно, применяя его к своим подчиненным. Немецкий солдат! Хорошо обученный, храбрый, дисциплинированный и так далее. Вспоминая ту войну, скажу, что мы никогда не называли их солдатами. Немец, фриц, фашист. Просто сука. Какие к черту солдаты! Они вломились на нашу землю, чтобы отобрать ее, насиловать наших женщин, убивать нас. Они вдоволь продемонстрировали жестокость и презрение к нам, недочеловекам, по их арийским понятиям. Это не фразы, произнесенные замполитом, а слова и мысли обычного бойца.

Разве я забуду речку Ворсклу под Харьковом? Там они штыками заталкивали живьем в прорубь наших военнопленных. Речка была мелкая, и мертвые красноармейцы лежали подо льдом, с которого сдуло снег, как под стеклом. И там же, угоняя из села парней, перестреляли два десятка, потому что сломался грузовик, а гнать пешком русских не захотели. Когда контузило моего радиста Степу Пичугина и он лежал в канаве, пробегавший фриц вскинул винтовку, весело подмигнул, словно приглашая выпить, а затем нажал на спуск винтовки, целясь в голову, чтобы точным выстрелом вышибить мозги. Степку спасла лишь случайность.

Вражда с годами забывается. У Ельцина появился друг Коль, фрау Меркель говорит умные слова о демократии и наших ошибках. Будут встречаться ветераны Красной Армии и ветераны вермахта. Но те, против кого я воевал, никогда не будут для меня солдатами. Фрицами, гансами, фашистами! Возможно, я не прав. Но меня уже не переделать.

Снаряд пробил задний борт тягача, взорвался внутри коробки, развалил борта, кабину, разбросал куски тел и обломки. Остатки гусеничной машины вспыхнули. Качественный бензин из румынской нефти всегда горел хорошо.

Я пытался выбить заклинивший командирский люк, чтобы оглядеться. Помог Леня Кибалка, открыл свой. Взгромоздив сапоги на сиденье и спину помощника, оценил ситуацию. Немцы покидали разрушенный поселок. Звучали орудийные выстрелы, за кем-то гнались наши «тридцатьчетверки», наступала пехота.

– Зенитка! Глянь, зенитка, – дергал меня за ногу Леня. – Пойдем, захватим. Трофей.

Я слез со спины сержанта, и мы подъехали к спаренному 20-миллиметровому автомату, обложенному мешками с песком. Штука легкая и эффективная для защиты танков от пикирующих «юнкерсов», нашего главного врага в воздухе. Но дисциплинированные арийцы, убегая, вытащили замки и оптику. Кибалка и Легостаев разбежались в поисках трофеев. Рядом остановились еще два танка. Обменялись мнениями насчет боя:

– Четыре штуки накрылись, – сообщил младший лейтенант, командир взвода.

– Три. Четвертого так, погладили, – возразил другой младший лейтенант. – А ты чего бревно за собой таскаешь?

Я соскочил вниз и убедился, что мы волокли на тросе пятиметровое бревно с расщепленным концом, защитившее нас от снаряда. Оно могло еще пригодиться. Вместе с механиком Гусейновым и десантником уложили бревно на место и обмотали тросом.

Стрела подкалиберного снаряда зацепила лист брони, прикрывающий трансмиссию, и сорвала угол с болтов. Это можно было считать ерундой. Зато командирской башенке досталось сильнее. Ее смяло ударом, разбило перископ, кроме того, не открывался люк. Подъехали остальные машины, в том числе танк Хлынова. Часть ребят разбежались за трофеями.

Хлынов был настроен благодушно. Со своей новой, пусть и временной должностью командира батальона он справился. Оборона была прорвана, поселок взят, пехота спешно закреплялась на новых позициях, эвакуировали раненых.

Кто-то из лейтенантов, желая сделать Хлынову приятное, обращался к нему «товарищ комбат». Хлынову нравилось. Улыбаясь, курил «Беломор», угощал остальных. Похвалил лейтенанта, раздавившего пушку и пулемет, назвал молодцами остальных. Кисло оглядел мою машину, вмятины, торчавший угол броневой плиты. Мы с Гусейновым вышибли наконец заклинивший люк и примеривались, как закрепить угол броневой плиты на трансмиссии.

Вдвоем докумекали, что правильнее всего будет подложить лом, и принялись лупить кувалдой, сгибая вниз угол. Вернулся заряжающий Кибалка с двумя парами немецких сапог, трофейным ранцем, автоматом, да еще обвешанный фляжками. Бодро козырнул Хлынову и пояснил:

– Разбили вдрызг тяжелый тягач. Пять фрицев наповал. Ходил проверять с разрешения командира взвода. Вот, новую обувь принес. Снег на носу.

Кибалка был в комбинезоне. Орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги». Лихой парень, хотя худой и длинный. Смотрел преданно на ротного, боясь подвести меня. Так, наверное, смотрел на свое начальство бравый солдат Швейк. Впрочем, Леня Ярослава Гашека не читал. Он вообще не любил читать, зато заряжающим был отличным, да и наводчиком стал неплохим. Хлынов оглядел навьюченного трофеями сержанта, усмехнулся:

– Тебе командир машины говорил, что мародерство – это преступление. И вообще, отлучаться от танка…

– Ну, вот, я уже не взводный, а командир машины. А насчет мародерства запел, когда комбатом себя почувствовал. Я примерился и двумя ударами кувалды разогнул угол плиты до нужной кондиции.

– Хватит греметь, Волков. Куда твой экипаж разбежался?

– Куда и все, – я отложил кувалду в сторону. – За трофеями. Сапоги прохудились, жрать нечего.

– Без теплых сапог в зиму никак нельзя, – поддержал меня Кибалка.

– А без фляг с трофейным пойлом тоже нельзя? – продолжал воспитывать меня и мой экипаж Степан Хлынов, то ли ротный, то ли уже комбат.

– В меру можно, – объяснял заряжающий, – а тягач здоровенный, бронированный. Ну, мы его раскатали, как бог черепаху. Там среди убитых и офицер ихний валяется.

Появился Вася Легостаев. Кроме трофейного автомата и обязательных фляжек, он тащил шубу или тулуп, обвалянный в грязи. Хлынов обрадовался его появлению, как новой звездочке на погонах.

– Вы гляньте! Не экипаж, а компания барахольщиков. И спирт, и сапоги тащат. Даже тулуп с убитого стащили.

– Почему с убитого? – обиделся грамотный Вася Лаборант. – На тулупе зенитчики лежали. Грелись, значит. Они удрали, не пропадать же добру.

Конечно, насчет трофеев ротный просто нес чепуху. Снабжение, когда наступали, было отвратительным. Харчи подвозили с запозданием, про теплые вещи и говорить нечего. Ночевать в холодном, как гроб, танке или в мокром окопе было ох как тяжко! Хлынов понимал все это, просто занесло его не туда.

Ребята нужные вещи принесли. На весь экипаж положен один ППШ. Если танк подбивают, снимать пулеметы некогда. Трофейные автоматы всегда пригодятся. У Легостаева и Кибалки кирзачи развалились, тулуп подстелить на троих хватит. Ну а с ромом или шнапсом? На войне без спиртного не обойдешься. Только им напряжение и снимали. Не знаю, чего бы еще наговорил Хлынов, но его позвал радист:

– Товарищ старший лейтенант, вас Ноль четвертый вызывает.

Хлынов принял трубку из открытого люка и, облокотившись, повел разговор с Плотником. Уверенно докладывал, чтобы и остальные слышали. Поселок? Конечно, взят! Немцы выбиты, закрепляемся.

Потом, выслушав одобрение, поблагодарил начальство.

– Спасибо, товарищ Четвертый. Стволов пять раздави ли, тягачи, грузовики. Ну и живую силу. Роту раскатали или чуток побольше. Какие пленные? Тут такая заваруха была, дай бог! Потери? Три коробочки. Да, да… Ну, и мел кие повреждения. Устраняем на месте. Служу трудовому народу! Считаю, что орденов достойны и другие товарищи. Спасибо.

Ясно. Активность Хлынова одобрили, представили к ордену, а он по телефону щедро поделил успех на остальных. Наверное, орден Отечественной войны первой степени пообещали. Я понял и другое. Опьяненный успехом, Степа Хлынов допустил большую ошибку, докладывая о потерях. Число убитых немцев в донесении можно было и вдвое увеличить. Проглотили бы в штабе, не жуя, и выше доклад бы полетел. А вот с материальной частью батальона – дело сложнее.

Он доложил, что мы потеряли три машины. Я Хлынова понимал. Не хотел портить впечатление от молодецки выполненного приказа. Взяли очередной укрепленный пункт на подступах к Киеву, набили кучу немцев, и обошлась победа всего в три сгоревших танка. Но положение было гораздо слож