Мираж черной пустыни

Оглавление

Лорд Тривертон, преодолевая сопротивление усиливающегося ветра, поднимался на вершину холма к жене. Он изучающим взглядом смотрел на нее. Какого черта она не отвечает ему?

— Роуз? — он снова окликнул жену, на этот раз значительно громче.

Она, не отрываясь, смотрела на заросли эвкалиптовых деревьев, растущих на заднем склоне холма. Среди окружающих каштанов и кедров они смотрелись несколько неуместно. В самом центре зарослей была небольшая полянка, где можно было укрыться и чувствовать себя в безопасности.

Этот новый мир пугал Роуз. Он был таким диким, таким примитивным. Где леди, которых она собиралась звать к себе в гости на чай? Где другие дома? Валентин писал, что ранчо Дональдов находится от них в восьми милях. Роуз представляла себе красивые пейзажи и приятные воскресные прогулки в экипаже. Но здесь не было даже дороги, только грязная ухабистая колея, проложенная сквозь заросли, кишащие обнаженными дикарями и кровожадными зверьми. Роуз боялась африканцев. Она никогда раньше не видела людей с темным цветом кожи. В поезде она сторонилась улыбающихся стюардов, а в Найроби переложила решение всех вопросов с местным населением на плечи Грейс.

Но леди Роуз очень хотела быть полезной этой новой земле, отчаянно желала, чтобы Валентин гордился ею. Она презирала свою слабость, неспособность быть хозяйкой собственной судьбы, какой была ее золовка. Во время войны Роуз робко попросила разрешения присоединиться к сестрам милосердия и заботиться о раненых. Но Валентин не хотел даже слышать об этом. Поэтому она, сидя у себя в гостиной, сматывала в рулоны бинты и вязала шарфы для солдат в окопах.

Она приехала на Черный континент в надежде на то, что жизнь в Африке закалит ее, что тяготы непростой жизни колонистов укрепят ее мягкую оболочку стальным каркасом. Она думала, что брак с Валентином окрасит ее бесцветную жизнь в яркие краски, но вместо этого она, наоборот, блекла на фоне его великолепия. Потом она подумала, что она женщина-первопроходец. Роуз нравилось, как звучали эти слова: мощно, как удары чугунного колокола. Они означали женщину, которая несла цивилизацию в глухомань, устанавливала свои правила и вела за собой других. Роуз также возлагала большие надежды на материнство: в этом слове было столько незыблемости, столько важности. Она твердо решила, что здесь, в Британской Восточной Африке, она станет сильной личностью, и люди больше не будут смотреть на нее как на пустое место.

— Роуз? — позвал Валентин, подойдя ближе.

«Валентин! Я так сильно тебя люблю! Как бы мне хотелось, чтобы ты гордился мной. Мне так жаль, что родилась девочка, а не мальчик».

— Дорогая? С тобой все в порядке?

Он снова будет пытаться родить сына; эта мысль заставила Роуз содрогнуться. Их любовь друг к другу была такой красивой, ну зачем Валентину нужно было осквернять ее этой кошмарной возней в спальне?

— Те эвкалиптовые деревья, — пробормотала она. — Пожалуйста, дорогой, не вырубай их.

— Почему?

— Они такие… такие особенные.

— Хорошо, они твои.

Он внимательно посмотрел на нее. Роуз была такой бледной и хрупкой, что, казалось, ее может унести ветром. Потом он вспомнил о том, через какое испытание ей пришлось пройти в поезде.

— Дорогая, — сказал он, подступая к ней ближе и закрывая ее от ветра своим телом. — Ты еще очень слаба. Тебе нужно восстановить силы. Подожди немного, скоро ты увидишь наш лагерь. У нас есть хороший повар, и мы всегда переодеваемся к обеду. А дом у нас будет, чудесный дом, вот увидишь. Как только мы пересадим все саженцы, сразу начнем строительство дома.

Он положил ей руку на плечо и почувствовал, как она напряглась.

«Ну вот, — с грустью подумал он. — Все начинается снова. Его одинокие ночи в постели, в то время когда он сходил с ума от желания к собственной жене; он овладевал ею с закрытыми глазами, чтобы не видеть выражения ее лица. После этого Роуз лежала как раненый олень, безмолвно коря его за свое истерзанное тело, вызывая в его душе ничем не заслуженное чувство вины. Он надеялся, что со временем это пройдет, что она научится получать удовольствие от занятий любовью. Но вместо этого ее неприятие к сексу, казалось, росло с каждым разом, и он не знал, что с этим делать.

— Пошли, дорогая, — сказал он. — Присоединимся к другим.

Роуз сперва подошла к миссис Пемброук и взяла у нее ребенка. Уложив Мону между горностаевой муфтой и мягким мехом пальто, Роуз последовала следом за мужем вниз по травяному склону, к месту, где стояли и разговаривали остальные.

Отсюда были хорошо видны небольшие хижины, расположенные на широком, ровном берегу реки, в ста футах от нее. Маленькая девочка пасла небольшое стадо коз; беременная женщина доила корову; другие копошились в маленьких огородах. «Какая чудесная картина», — подумала Роуз.

— Ни за что не догадаетесь, что я собираюсь сделать с этим клочком земли, — сказал Валентин. — Здесь будет поле для игры в поло.

— Ох, Валентин! — рассмеялась Грейс. — Ты не успокоишься, пока не сделаешь из Африки вторую Англию!

— А хватит ли места для игрового поля? — спросил Джеймс.

— Ну, придется, конечно, снести те хижины и выкорчевать то фиговое дерево.

Они замолчали и прислушались к легкому дождику, начавшему барабанить по листьям окружающих их деревьев. Каждый мысленно видел огромную кофейную плантацию, которой предстояло родиться на месте этой долины, и больницу, которую собиралась построить Грейс на берегу реки. Леди Роуз, державшая ребенка, смотрела вниз на африканскую деревню.