Мент

Оглавление

— А уж мне-то с тобой как приятно! — воскликнул Сашка и лучезарно улыбнулся. — Ты пиши, пиши дальше… Главное-то дальше.

Следак перевернул лист протокола.

— По существу поставленных мне вопросов поясняю…

Следак посмотрел на Зверева с интересом.

— …Поясняю: не имею никакого желания давать какие-либо показания. Все! Устал я, веди в камеру. Баиньки хочу, понял?

Чтобы попасть в изолятор временного содержания ГУВД, не нужно даже вниз спускаться: коридор так и идет по третьему этажу. Короткий переход — и ты уже в ИВС. Безразличные ко всему прапорщики принимают тебя у сотрудников ОРБ. Им наплевать, кто ты и как здесь оказался. Ты для них временный постоялец: через трое суток тебя либо выпустят на волю, либо этапируют в СИЗО.

Зверева приняли, оформили положенные бумаги и ошмонали: отобрали все, что только можно отобрать. Остались у Сашки кроме одежды только сигареты, спички и… книга.

— А это что? — спросил прапорщик, с недоумением рассматривая том Стругацких — «Жук в муравейнике».

— Книга, — ответил Зверев.

— Зачем? — спросил прапорщик.

— Чтобы читать, — ответил Зверев.

— Не положено.

— Почему?

— А потому, Зверев, — сказал, ухмыляясь, опер ОРБ, — что читать тебе незачем. Тебе сейчас нужно усиленно думать о будущем.

Прапора ИВС совсем не интересовало, о чем будет думать Зверев.

— Не положено, — сказал он. — Горючий материал. Вдруг ты нам пожар устроишь? Вот поедешь в Кресты — вернем…

Сашку провели в камеру. Здесь было пусто, холодно и орал динамик под потолком. В дежурке у прапоров было всего две кассеты — одна с песнями Ротару С., другая — Пугачевой А. Их крутили безостановочно! Через двое суток Звереву хотелось лезть на стену… Насладиться тишиной можно было только в прогулочном дворике. Четырехугольный колодец, обшитый листами жести, находился на первом этаже… квадрат серого неба высоко над головой казался ненаписанным холстом. Если сыщется когда-нибудь художник, который возьмется за этот холст, — что он напишет?

…Двое суток Александр Зверев слушал Пугачеву и Ротару. А потом его этапировали в Кресты. ЗИЛ с глухим, без окон, фургоном перенес Сашку через Литейный мост, повернул направо и, проехав еще несколько сот метров, остановился у тюремных ворот. Эй, хозяин, принимай!

Автозак въехал в шлюз. Электромотор закрыл за ним наружные ворота. Вот ты и в Крестах… Добро пожаловать.

Кресты — старинная тюрьма, Зверев попал в нее почти в столетний ее юбилей: первые узники поселились в двухместных камерах в 1892 году. Тюрьма строилась восемь лет. И по сей день она остается крупнейшей в Европе. Достижение, блин! Есть, ребята, чем гордиться…

А если повесить мемориальные доски в память тех знаменитостей, что здесь сидели? О, какие имена! Гумилев, Заболоцкий, самый известный советский киношпион Георгий Жженов… и настоящий шпион Павел Судоплатов. И еще много-много звезд разной величины.

Теперь в Кресты можно сходить на экскурсию. Заплатил полтинник — стоимость бутылки водки — и иди. Тюрьму по-настоящему ты не увидишь, дух ее не поймешь, но потом сможешь выгребываться: а че Кресты? Плавали, знаем… подумаешь, бля, Кресты!

Автозак въехал в шлюз. Наружные ворота закрылись, после этого открылись внутренние. Рыкнув двигателем, выплюнув струю сизого дыма, ЗИЛ с фургоном вкатился на территорию ИЗ-45/1. Машина остановилась у темно-коричневого корпуса, и двое конвоиров начали по одному выпускать спецконтингент из стального чрева. Зверев выпрыгнул на землю одним из первых. В руках у него была объемистая спортивная сумка: ночью, после задержания, ее привезла мать… Звереву позволили позвонить домой — он позвонил, обрадовал маму. Ночью же, на такси, она привезла в ИВС на Каляева сумку, набитую вещами, сигаретами, продуктами.

С сумкой в руках Зверев прошел, куда показали. На двух столах проводился досмотр вещей вновь поступившего спецконтингента. За одним столом шмон проводил прапорщик, за другим — шнырь.

— Не много ли у тебя добра, кореш? — спросил шнырь, щуря хитрые глазки. Он уже нацелился потрошить сумку.

— В самый раз, — ответил Сашка и сунул ему две пачки «Винстона». — Не надо рыться-то… криминала у меня нет.

Сигареты мгновенно исчезли в кармане шныря, досмотр на этом кончился. Спустя полчаса Зверев стоял возле двери камеры N 293. К тому багажу, что он привез с собой, добавились казенное белье и матрац. В открытой кормушке звучали голоса его соседей, контролер звенел ключами, по мрачному тюремному коридору плыл гул… все было знакомо и незнакомо одновременно. За годы работы в розыске оперуполномоченный Зверев побывал в Крестах сотни раз. И не только в Крестах… Сашка стоял на галерее второго этажа, слушал знакомый гул. Теперь он воспринимался по-другому. Контролер звенел ключами, бубнили голоса за дверью камеры два-девять-три… ну, за успехи по вымогалову!

Дверь открылась.

— Заходи, — сказал контролер. — Уснул, что ли?

— Куда? — закричали голоса из сводчатого помещения камеры. — Куда на хер? И так уже дышать нечем. Нас тут аж восемь рыл.

Сашка смотрел в проем, наполненный людьми, глазами, шконками.

— Заходи, Зверев, — повторил контролер. Сашка сделал два шага вперед. Дверь за ним захлопнулась, голоса враз смолкли. Восемь пар глаз смотрели на него из глубины ментовской хаты.

— Сука! — сказал полковник. — Сука. Ты спала с ним.

Настя презрительно сощурила глаза. Тихорецкому было хорошо знакомо это выражение. Он влепил жене пощечину — голова мотнулась, не прикуренная сигарета упала в тарелку. Пал Сергеич тихонько матюгнулся. Бить-то ее, суку, пожалуй что и нельзя: хрен его знает, что там в мозгах после этой… как ее?… дуральной гематомы. Докторишки говорили: возможны последствия.