Выбери любимый жанр

Оценить:

Миллионы Стрэттон-парка

Оглавление

– Ага.

– Я бы не смог.

– А я не смог бы работать в конторе. Я пробовал.

Мы сокрушенно улыбнулись друг другу, такие разные старые друзья, ни в чем не схожие, если не считать знаний.

– Я захватил с собой конверт, – сказал я. – Пока я читаю дневники, посмотри, как, по мысли Ярроу, следует строить трибуны для ипподрома. Скажешь, что ты думаешь.

– Ладно.

Идея моя была разумной, но осуществить ее было очень трудно. Я с ужасом посмотрел на Картерета, когда он притащил дневники и вывалил передо мной. Там было штук двадцать больших, сшитых металлической спиралью тетрадей, восемь дюймов на десять с половиной, буквально тысячи страниц, заполненных его аккуратным, но неразборчивым почерком. Для того чтобы прочитать их, понадобятся дни, а не жалкие полчаса.

– Я не представлял себе, – промямлил я. – Я не помнил…

– Я же сказал тебе, что ты не знаешь, чего просишь.

– А ты не мог бы… Я хочу сказать, ты бы не дал их мне?

– Ты хочешь сказать, с собой?

– Я верну.

– Клянешься? – с недоверием проговорил он.

– Дипломом.

Он обрадовался.

– Идет.

Открыв конверт, который я передал ему, он просмотрел содержимое. Увидев аксиометрический чертеж, он удивленно поднял брови.

– А это-то еще зачем?

Картерет просмотрел вертикальные разрезы и планы этажей. В отношении количества стекла он ничего не сказал: сложное строительство с применением стекла составляло часть доктрин Архитектурной ассоциации. Нас учили смотреть на стекло как на проявление авангардизма, как на материал, раздвигающий горизонты архитектурной мысли. Когда я вякнул, что ничего нового в стекле нет, что еще в 1851 году Джозеф Пакстон построил Хрустальный дворец в Гайд-Парке, на меня обрушились как на иконоборца и чуть не исключили за ересь. Во всяком случае, стекло воепринималось Картеретом с позиций футуризма, который я находил затейливым ради затейливости, а не ради красоты или практичности. Стекло ради стекла казалось мне бессмыслицей – обычно значение придавалось тому, что сквозь него можно смотреть, и еще тому, что оно, в свою очередь, пропускает свет.

– А где остальные планы? – спросил Карте-рет.

– Это все, что Ярроу показал Стрэттонам.

– А как он думает поднимать зрителей на пять этажей?

Я улыбнулся:

– Наверное, они будут подниматься на своих двоих, как делали это на старых трибунах, которые взлетели в воздух…

– Никаких лифтов. На первом этаже никаких эскалаторов. – Он оторвался от чертежей. – В наш век и в наше время не найти клиента, который согласился бы заплатить за это деньги.

– У меня такое чувство, – промолвил я, – что Конрад Стрэттон уже связал себя и ипподром со всем, что может предложить Ярроу.

– Ты имеешь в виду, подписал контракт?

– Это мне не известно. Если же подписал, то контракт не имеет силы, потому что на это у него нет права.

Он нахмурился.

– Ну и ситуация, скажу я тебе.

– Ничего не было бы сложно, если бы оказалось, что Ярроу как-то замарал себя, дисквалифицировался.

– В буквальном смысле? Ты имеешь в виду, исключение из списков лицензированных архитекторов?

– Нет, я имею в виду, что он совершил бесчестный поступок.

– Ладно, желаю удачи с дневниками. Ничего интересного вспомнить не могу.

– Но… еще что-то?

– Да.

Я посмотрел на часы.

– У тебя есть телефон, по которому я могу вызвать такси?

– Естественно. Он на кухне. Пойду позвоню, а ты сиди.

Он ушел, но почти немедленно возвратился с хозяйственной сумкой в руках, за ним шла жена, остановившаяся в дверях.

– Положи дневники сюда, – сказал он и начал засовывать тетради в сумку, – и жена говорит, чтобы я отвез тебя на станцию. Она говорит, что тебе больно.

Смутившись, я посмотрел на его жену и потер лицо рукой, чтобы выиграть время и найти, что ответить.

– Она медсестра, – пояснил Картерет. – Она думала, у тебя артрит, но я раскрыл тайну и сказал, что просто на тебя упала крыша. Она говорит, что ты заставляешь себя двигаться, а тебе нужно немного покоя.

– Нет времени.

Он весело кивнул:

– Ясно, как это бывает, сегодня у меня сумасшедшая температура, но я не могу поддаться простуде раньше, скажем, вторника.

– Именно так.

– Ладно, я отвезу тебя на станцию Паддингтон.

– Не знаю, как и благодарить тебя.

Он кивнул, удовлетворенный.

– Но вообще-то я думал, что концепция современной медицины: «встань и иди».

Жена Картерета доброжелательно улыбнулась мне и ушла, а он оттащил сумку с дневниками в машину и, подъехав к станции в Паддингтоне, подвез меня к самой платформе, объехав вокруг вокзала по дорожке для такси.

По дороге я сказал Картерету:

– Ипподром Стрэттон-Парк скоро будет объявлять конкурс на новые трибуны, отчего бы тебе не предложить своей фирме принять участие?

– Я ничего не смыслю в трибунах.

– Зато я знаю, – сказал я. – Я мог бы объяснить тебе, что нужно.

– Тогда почему ты не сделаешь этого сам?

Я покачал головой:

– Это не для меня.

– Посмотрим, – неуверенно произнес он, – я поговорю у себя в фирме.

– Скажи, чтобы они написали, что у фирмы есть интерес, и спросили, какое количество посетителей предполагается обслуживать на трибунах. Нечего даже думать о том, чтобы приступить к проектированию трибун, не зная, какие размеры требуются. Кто-то просветил Ярроу, потому с этим он справился.

– По-моему, моя фирма могла бы за это взяться, – проговорил Картерет. – Сейчас в Англии пятнадцать тысяч безработных архитекторов. Люди полагают, что архитекторы им не нужны. Никто не хочет платить гонорары, а потом жалуются, что обвалилась стена или спальня рухнула в подвал.