Фаворит

Оглавление

Сам Джо петушился почти так же, как прежде. На его круглом розовом лице не было и тени страха, ни малейших следов тупого пьянства, которое в Челтенхэме превратило его в тряпку, А между тем говорили, что прошлую пятницу, субботу и часть воскресенья он провел в турецких банях, не зная, куда деваться от страха. Накануне он напился до бесчувствия и весь конец недели выпаривал из себя хмель, со слезами уверяя банщиков, что чувствует себя в безопасности только у них, отказывался одеться и идти домой.

Рассказывал эту историю, наслаждаясь и всячески ее расписывая, Сэнди. По его словам, он в воскресенье утром зашел в турецкие бани, чтобы сбросить к понедельнику, дню скачек, несколько фунтов, и видел все это собственными глазами.

Я застал Джо за чтением объявлений. Он насвистывал какой-то мотивчик.

– Что тебя так веселит? – спросил я.

– Все.

Он усмехнулся. Я разглядел легкие морщинки у него вокруг рта и слегка воспаленные глаза, других следов пережитых волнений не было.

– Меня не дисквалифицировали. И я получил деньги за то, что проиграл эту скачку.

– Что?! – воскликнул я.

– Мне заплатили. Ты же знаешь, я говорил тебе. Пакет с деньгами. Пришел сегодня утром. Сто фунтов. Я уставился на него.

– А что? Я просто сделал, что мне велели, и все! – сказал он заносчиво.

– Должно быть, – промямлил я.

– И еще, насчет этих угрожающих записок. Я надул их, понимаешь. Я весь конец недели проторчал в турецких банях, они не могли до меня добраться. Я им всем утер нос! – закончил он торжествующе, как будто на будущей неделе они не смогут с ним рассчитаться, если захотят. Он явно не понимал, что его уже наказали и что, кроме физических страданий, на свете есть кое-что похуже. Он целую неделю переживал острую тревогу, последние три дня – дикий страх, а ему казалось, что он вышел сухим из воды и всем утер нос.

– Блажен, кто верует, – сказал я кротко. – Джо, ответь мне на один вопрос. У этого человека, который звонит тебе, ну, когда ты должен «придержать» лошадь, какой у него голос?

– Ну, так не определишь, по голосу. Это может быть кто угодно. Мягкий такой голос, вроде сиплый или приглушенный. Иногда почти шепотом говорит, будто боится человек, что его подслушают. А какая мне разница? Лишь бы подбрасывал на горючее, а там пусть хоть квакает, как лягушка. Мне наплевать.

– Ты что, хочешь сказать, что «придержишь» любую лошадь, если он тебя попросит?

– Может, «придержу». А может, и нет, – сказал Джо, сообразив, видно, что очень уж он разоткровенничался со мной. Он бросил на меня искоса хитрый взгляд и ретировался в раздевалку. Его увертливость была просто фантастична.

Пит и Дэн обсуждали распорядок дня, и я подошел к ним. Пит проклинал погоду и говорил, что она испортит нам, к черту, всю обедню на скачках, но что Палиндрому и это не помеха.

– Бери голову сначала от полкруга, и точка. Это все дерьмовые ездоки. Насколько я понимаю, твое дело верняк.

– Ладно, – ответил я механически и вдруг мысленно вздрогнул, вспомнив, что Адмирал тоже был верняк в Мейденхеде.

Дэн спросил меня, хорошо ли я провел время с Кэт, и был не слишком обрадован моим восторженным ответом.

– Будь ты проклят, дружище, если ты отбил у меня Кэт, – сказал он шутливо-свирепым тоном, но у меня осталось такое ощущение, что он говорит это всерьез. Может идти речь о дружбе между мужчинами, влюбленными в одну девушку? Я усомнился, потому что увидел мелькнувшее на лице Дэна незнакомое выражение вражды. Я стоял в замешательстве, как будто утес на моих глазах вдруг превратился в сыпучий песок.

Я пошел искать Сэнди.

Он стоял в раздевалке у окна, глядя сквозь завесу дождя, струившегося по стеклу. Он оделся в цвета своей первой скачки и смотрел на паддок, где конюхи в плащах водили двух лошадей. И лошади, и конюхи выглядели жалко.

– Не мешало бы нам сегодня поставить дворнички на скаковые очки, – заметил он, не теряя хорошего расположения духа, – Кто-нибудь хочет получить грязевую ванну? Ну и льет, чтоб мне провалиться, вот уж в такую погодку ни один гусь сухим из воды не выйдет.

– Ну, как тебе понравилось в турецких банях в воскресенье? – спросил я, улыбаясь.

– А, так ты слышал об этом!

– Земля слухом полнится, – сказал я.

– Так и надо этому ублюдку, – сказал Сэнди, широко улыбаясь.

– А как ты разузнал, где его искать? – поинтересовался я.

– У маменьки спросил... – Сэнди вдруг осекся на полуслове, и весь его вид говорил, что он сморозил какую-то глупость. – Так, – сказал я. – Значит, это ты посылал ему угрожающие записки насчет Болингброка?

– Откуда ты знаешь? – спросил Сэнди добродушно.

– Ты любишь грубые шутки и не любишь Джо, – сказал я. – Первую записку, которую он получил, ему сунули в пиджак, в раздевалке в Пламптоне, ее мог подложить или жокей, или служащий ипподрома, или прислуга. Это не мог быть ни букмекер, ни тренер, ни владелец лошади или кто-либо из публики. Вот я и подумал, что человек, который положил записку в Карман Джо, и тот, кто платит ему за нечестную игру, – разные люди. Тот человек, как это ни странно, не отомстил Джо. Я спросил себя, кто же тогда заинтересован в том, чтобы мучить Джо Нантвича. И подумал о тебе. Ты знал, что он должен проиграть. Когда он выиграл, ты сказал ему, что потерял на этом кучу денег и что рассчитаешься с ним. Ты ходил за ним по пятам, чтобы насладиться видом его страданий.

– Месть сладка и так далее? Ну что ж, ты поймал меня с поличным, – сказал Сэнди. – Одного в толк не возьму, откуда ты знаешь обо мне такую уйму вещей?