Мэгги по книжке

Оглавление

— Живых картин?

— На небольших подиумах участники должны изображать разные сценки. Там будет современность, Викторианская эпоха, Регентство, шотландские горцы, американский Дикий Запад и так далее. Я, разумеется, представляю эпоху Регентства в субботу вечером, ровно в восемь. Драгоценная Мари-Луиза будет позировать вместе со мной, поскольку она — воплощение невинности. Когда молчит, конечно.

— Я смотрю, ты серьезно подготовился, — покачала головой Мэгги. Очередной дракон-привратник придирчиво изучил их карточки с именами, после чего позволил пройти в зал по соседству с тем, где вчера устраивали коктейль. — Ух ты! — воскликнула она, оглядываясь. — На каждой сцене занавес, все как положено. Смотри, даже камеры установили. Кто-то постарался разрекламировать это дело.

— Наверное, вон та леди, — кивнул Сен-Жюст, и Мэгги увидела Розу из интернет-журнала.

Ее сложно было не заметить. Высокая, статная, величественная, будто Юнона, с резкими чертами лица. И, разумеется, в розовом — на этот раз в брючном костюме того же стиля, что и новый жилет Стерлинга. А в дополнение — ковбойские сапоги из кожи ящерицы, огромная диадема с искусственными бриллиантами, светлый парик «под пажа» и яркий макияж.

Она, как обычно, быстро говорила что-то, размахивая руками, и явно была причиной суматохи вокруг.

Рядом с Розой стояла молодая женщина с папкой в руках и кивала.

— На самом деле Роза — отличная тетка, — сказала Мэгги Сен-Жюсту. — Она справедливый критик и никогда никого не ругает просто так. Но ей сейчас должно быть под восемьдесят. Интересно, она собирается на пенсию? Конечно, я подшучивала над ней, но мне будет ее не хватать. Без нее нас сожрет Леди Шпилька, а кому это надо?

— Как ты, наверное, предполагала, я бы мог провести расследование, чтобы выяснить, кто такая эта Леди Шпилька, но я убежден, что мне это безразлично. Смотри, вон сцена эпохи Регентства. Я узнаю мебель.

— Ты имел в виду кровать? — произнесла Мэгги с легким отвращением, а затем ухмыльнулась, когда они подошли ближе и увидели табличку: «Эпоха Регентства, спонсор — „Бетон, асфальт и парковка, Бруклин“».

— Чудесная кровать, — проговорил Сен-Жюст. Мэгги заметила, что он встал между ней и сценой, прикрывая табличку. Бедняга. Вряд ли он сделал это осознанно. Но он хотел быть независимым и платежеспособным, как и она, когда в начале своей писательской карьеры жила с родителями и зависела от них.

Хотя ему не так уж плохо. Во всяком случае, она не упоминала за столом, каких бешеных денег стоит мясо, которое он ест, и не заставляла его чувствовать себя никчемным нахлебником.

Так что она кивнула.

— Если мне не изменяет память, это на самом деле кровать времен Тюдоров. Но симпатичная.

— Моя усадьба в Суссексе построена в тюдоровском стиле, — сказал Сен-Жюст и поймал на себе взгляд Мэгги, которая до сих пор не могла осознать, что для него это вымышленное поместье вполне реально. — А вот туалетный столик, скорее, от «Шерера», что все-таки ближе к эпохе Регентства.

Мэгги покачала головой. У нее была куча справочников, которых хватило бы на небольшую библиотеку, и она обычно пользовалась ими, вместо того чтобы держать все это в памяти.

— Ты сказал наугад?

— Я научился говорить уверенно даже наугад. Эту способность можно в себе воспитать, в том числе и тебе. О, посмотри, кто пришел, — Сен-Жюст указал на дверь, в которую ворвалась трепещущая Банни Уилкинсон.

— Когда он не пришел на фотосессию, я поднялась наверх… и постучала… и дверь не открылась… и я… я… о господи…

— Позвольте вам помочь, — вкрадчиво произнес Сен-Жюст, взял ее за руку и подвел к сцене Дикого Запада, где усадил на раскладной стул. — Теперь, мадам, повторите, что вы сказали.

— Все уже утряслось, — задыхаясь, произнесла Банни. — Мне показалось, что внутри кто-то есть, и я попросила горничную открыть дверь… и там был он.

— Кто, мадам? Постарайтесь сосредоточиться.

— Джанкарло, — Банни смотрела на Сен-Жюста и буквально впитывала силу из его твердой руки и уверенного голоса.

О да, если он за что-нибудь брался, то делал это хорошо. К несчастью, в романах Мэгги Сен-Жюст только и делал, что в качестве сыщика-любителя расследовал убийства. Он также был убежден, что раскрывает убийства столь же хорошо, сколь умело очаровывает женщин.

— И что Джанкарло? — спросила Мэгги, когда на сцену поднялась Венера и задернула занавес, скрыв всех четверых от зрителей, среди которых было несколько журналистов. — Молодец, Вера.

— Не стоит меня благодарить, Мэгги, это всего лишь здравый смысл. В подобной рекламе ГиТЛЭР не нуждается. Банни, что с Джанкарло?

Запинаясь, постоянно начиная сначала, то и дело умолкая, чтобы взять себя в руки, Банни в конце концов рассказала.

В десять утра у Джанкарло должна была быть фотосессия. В девять тридцать Банни отправила за ним в номер Марту Коловски, поскольку все знают, что Джанкарло может опоздать на собственные похороны. Марта вернулась одна. Банни надела шапочку председателя конференции и отправилась к Джанкарло сама. Постучала. Подергала ручку двери. Затем услышала какой-то звук, похожий на стон. Позвала горничную. Попросила ее открыть номер. Вошла. И увидела Джанкарло, который в полубессознательном состоянии лежал, свесившись с дивана.

Сам Джанкарло почти ничего не помнил. Когда в дверь постучали, он второй раз чистил зубы, после того как соблазнился на булочку с маком и обезжиренный плавленый сыр. Он открыл дверь. Следующее, что он увидел, — это склонившуюся над ним Банни. Еще кто-то кричал высоким голосом с испанским акцентом: «Сеньора убили, сеньора убили!»