|
Оценить:
|
Жажда сердца
2
Наверняка какой‑нибудь тинейджер, снедаемый возрастными проблемами, подумала Лина.
Или студент, жаждущий заявить о себе миру.
Что интересного могу я почерпнуть из подобного дневника? — спросила она себя. И сама же ответила: ничего. Не стану заглядывать!
Именно в этот момент, непонятно почему — ведь Лина не предпринимала со своей стороны никаких действий, — программа пришла в движение и страничка начала загружаться.
Лина посмотрела на часы. Ладно, несколько дополнительных минут погоды не сделают.
Загрузка завершилась. Ну‑ка, что сообщает неизвестный Расти? Наверное, лучше взглянуть на самые свежие записи…
И она начала читать.
«Знаешь, одиночество вещь странная. Многогранная, я бы сказал Играни чередуются. Во всяком случае, так воспринимаю это состояние я.
Одна плоскость светлая, другая темная. Но идут они не подряд, в промежутках между ними множество полутонов. Понимаешь, о чем речь? Уверен, что да, потому что ты не менее одинока, чем я, верно?
Проникнуть в двойственную природу одиночества дано лишь тому, кто познал его в полной мере и в течение достаточно длительного времени. Только при этих условиях приоткрывает оно человеку свои тайны. И тогда становится понятно, что одиночество одновременно является и благом и злом. А индивидууму остается только ждать, какой стороной повернется к нему граненый столб.
Именно так видится мне мое одиночество как уходящая за облака сверкающая гранями медленно вращающаяся вокруг своей оси колонна, сделанная из чего‑то наподобие гематита, только местами гораздо более темная, чем этот минерал, или, напротив, более светлая. Какой поверхностью повернется она ко мне, такое настроение у меня и возникает. Хотя не исключено, что все наоборот: цвет грани зависит от моего внутреннего состояния. Случается, я очень рад тому, что рядом со мной никого нет. Это дает возможность быть самим собой. Подобное состояние крайне важно для работы. Но рано или поздно наступает день, когда хочется какого‑нибудь разнообразия. Например, не ужинать в одиночку, а разделить с кем‑то вечернюю трапезу. Вероятно, это желание праздника. Несмотря ни на что, все‑таки оно возникает, хоть и редко. Наверное, мне просто привычнее быть одному, чем в чьем‑то обществе.
А как ты воспринимаешь свое одиночество?
Тоже привыкла к нему или не можешь смириться с подобным положением?»
Прочитав последние строки, Лина вздрогнула. Вопросы словно были направлены непосредственно к ней. Это ощущение усиливалось еще и тем, что автор текста явно обращался к женщине. К тому же манера письма интриговала.
Отключившись от Интернета, Лина некоторое время сидела в задумчивости. Последний дневник разительно отличался от тех, в которые ей довелось заглянуть сначала. Его автором определенно был человек взрослый, состоявшийся. Разумеется, это был мужчина, причем, судя по всему, ведущий замкнутый образ жизни. Но самым странным являлось то, что ему каким‑то образом удалось проникнуть если не в самую душу Лины, то близко к тому. Подступиться к сокровенным чувствам, которые она по большей части держала на замке даже для себя самой.
И все же… Разве точно так же не размышляла она порой о своей жизни?
Неоднократно.
И разве не хотелось ей обсудить с кем‑нибудь свои дела?
Множество раз.
Только не с кем было Лине вести подобные беседы. С матерью она вообще говорить не могла, тем более о своих делах. Потому что в ответ не услышала бы ничего, кроме упреков.
Дело в том, что мать Лины, миссис Хоули, большую часть жизни проработавшая в аптеке провизором, выйдя на пенсию, ударилась в религию и сейчас все на свете рассматривала сквозь призму постулата об изначально греховной природе человека. В речах миссис Хоули явственно сквозили признаки фанатизма, поэтому ожидать от нее понимания или, более того, сочувствия не приходилось. У нее на все был один ответ: сама виновата. И совет тоже был один: покаяться в грехах.
Самое неприятное заключалось в том, что Лина действительно сама была виновата в постигших ее несчастьях. В свое время она вышла замуж за человека, впоследствии превратившего ее жизнь в кошмар.
Бывший супруг Лины работал в порту Галифакса грузчиком. С самого начала все друзья и родственники — мать в том числе — убеждали ее, что они с Фрэнком не пара, что между ними лежит непреодолимая интеллектуальная и социальная пропасть, но она ничего не желала слышать. Любовь затмила все доводы рассудка.
Это Лина тогда думала, что любит Фрэнка.
Позже‑то она разобралась что к чему, и результатом ее прозрения стал развод, но, чтобы это произошло, понадобилось долгих три года.
В течение названного периода Лина постепенно, шаг за шагом, приближалась к пониманию того, что грубость и агрессия не являются признаками страсти и не равнозначны мужественности или сексуальности. Данный процесс ускорился, когда Фрэнк начал прибегать к физическим методам воздействия на более умную, высоко организованную и деликатную супругу. Особенно сильно его раздражал первый фактор, то есть интеллектуальное превосходство Дины. Фрэнк неизменно приходил в бешенство, видя, что его жена на лету хватает то, над чем ему самому приходится долго ломать голову.
Держался их брак исключительно на взаимном стремлении к постельным удовольствиям, которое Лина поначалу принимала за любовь.
Впрочем, надо отдать Фрэнку должное, на заре их отношений тот был по‑своему ласков с Линой. Это позже он начал требовать от нее в постели услуг, к которым она не была готова. В свою очередь Фрэнк не демонстрировал готовности принять ее отказ. И если приходил домой подшофе, а Лина уклонялась от выполнения обязанностей, которые, с ее точки зрения, к разряду супружеских не относились, между ними вспыхивали ссоры. Впоследствии подобные стычки стали перерастать в драки.
