Глаз в пирамиде

Оглавление

— Не люблю иметь дело с Хагбардом, — говорит Саймон. — Он крайне правый псих, как и вся его банда.

— Это один из наших лучших союзников в борьбе с иллюминатами, — одергивает его Диллинджер. — И кроме того, я хочу обменять немного конопляных денег на его льняные. На сегодняшний день мэд-догская банда принимает только льняные. Они считают, что Никсон собирается окончательно подорвать конопляный рынок. И ты же знаешь, как они поступают с банкнотами Федерального резервного банка. Как только найдут банкноту, сразу же ее сжигают. Мгновенный демерредж, так они это называют.

— Ну чисто как дети, — заявляет Саймон. — Чтобы подорвать федеральную банковскую систему таким наивным способом, понадобятся десятилетия.

— Ну и что, — отзывается Диллинджер. — Зато это люди, на которых мы можем рассчитывать. Ты же знаешь, что ДЖЕМы не могут справиться с иллюминатами в одиночку.

— Знаю, — пожимает плечами Саймон. — Но меня это достает. — Он встает и ставит стакан на стол.

— Пошли, — говорит он Джо. — Тебя пора иллюминизировать.

Диллинджер провожает их до двери, затем придвигается к Джо и говорит: «Небольшой совет насчет Ритуала».

— Да?

Голос Диллинджера стал тише.

— Ложись на пол и сохраняй спокойствие, — говорит он, и его губы кривятся в знаменитой дерзкой ухмылке.

Джо стоит, глядя на смеющегося бандита, и ему кажется, что его уносит назад в прошлое, в тот момент, который навсегда запечатлелся в его памяти как очередной этап просветления. Из глубин памяти, еще с тех времен, когда он учился в школе Воскресения Христова, до него донесся громкий голос сестры Сесилии: «В угол, Джозеф Малик!» А еще он помнит мелок, который медленно растирал между пальцев, мучительную потребность помочиться, долгое ожидание, а затем появление в классе отца Вольпе, голос которого грохотал, как гром: «Где он? Где этот мальчик, посмевший не согласиться с нашей доброй сестрой, которую Бог направил его обучать?» Пока остальных детей увели из класса в церковь на другой стороне улицы, чтобы они молились за его душу, священник стращал: «Да знаешь ли ты, как жарко в аду? А знаешь, как жарко в самой ужасной части ада? И именно туда посылают людей, которым выпало счастье родиться в лоне церкви, но которые взбунтовались против церкви, введенные в заблуждение Гордыней Интеллекта».

А через пять лет эти два лица вернулись: поп-догматик, сердито требующий послушания, и ухмыляющийся бандит, поощряющий цинизм, и Джо понял, что, возможно, настанет такой день, когда ему придется убить Хагбарда Челине. Но еще должны были пройти годы, и должен был произойти инцидент в Фернандо-По, и Джо вместе с Тобиасом Найтом должен был спланировать взрыв в редакции собственного журнала, прежде чем окончательно поймет, что при необходимости убьет Челине без сожаления…

Но 31 марта, в год осуществления всех планов иллюминатов, пока президент Соединенных Штатов угрожает в эфире «всеобщей термоядерной заварухой», юная обнаженная леди по имени Консепсьон Галор, лежа в постели отеля «Дурутти» в Санта-Исабель, говорит: «Это ллойгор».

— Что такое ллойгор? — спросил ее спутник, англичанин по имени Фишн Чипс, родившийся в день взрыва в Хиросиме и названный в честь отца, который больше интересовался физикой, чем гуманитарными проблемами.

Они находились в люксе отеля «Дурутти», а это означало, что номер был отделан в гнусном испано-мавританском стиле, простыни менялись ежедневно (и уносились в менее роскошный номер), количество тараканов было минимальным и иногда из крана шла вода. Консепсьон, рассматривая фреску с изображением корриды (легендарный матадор Манолет, выполняющий изящную веронику перед неубедительно нарисованным быком), задумчиво сказала: «О, ллойгор — это бог чернокожих. Аборигенов. Очень злой бог».

Чипс внимательно посмотрел на статую и больше для себя, чем для крестьянской девки, сказал: «Похоже на гибрид мексиканского Тлалока и полинезийских тики».

— Люди Звездной Мудрости очень интересуются этими статуями, — сказала Консепсьон, просто чтобы поддержать разговор, поскольку было очевидно, что Чипс, по крайней мере в ближайшие полчаса, не станет больше проникать в нее.

— Да? — с такой же скукой в голосе сказал Чипс. — И кто же такие эти люди Звездной Мудрости?

— Церковь. На улице Текилья-и-Моты. Которая раньше называлась улицей Лумумбы, а когда я была еще девчонкой — улицей Франко. Странная церковь. — Девушка задумчиво нахмурилась. — Когда я работала телеграфисткой, я часто видела их телеграммы. Всё какие-то шифровки. И никогда на адрес другой церкви. Только в банки, по всей Европе, а еще в Северной и Южной Америке.

— Интересно, — с манерной медлительностью произнес Чипс, который мгновенно перестал скучать, но пытался скрыть интерес; в британской разведке он числился под кодовым номером 00005, — почему они так интересуются этими статуями? — Он решил, что в полых статуях можно перевозить героин; он уже не сомневался, что Церковь Звездной Мудрости — это прибежище БАЛБЕС.

(В 1933 году профессор Тохус из Гарвардского университета рассказывал студентам-психологам: «Итак, ребенок ощущает испуг и приниженность, потому что, по мнению Адлера, он меньше и слабее взрослого. Таким образом, он понимает, что у него нет шансов поднять мятеж и победить, тем не менее он об этом мечтает. В этом кроются истоки Эдипова комплекса в системе Адлера: не секс, а стремление к власти как таковой. Аудитория легко увидит здесь влияние Ницше…». Оглядываясь по сторонам, Роберт Патни Дрейк прекрасно понимал, что большинство студентов вообще не способны что-нибудь видеть, а тем более — «легко»; да и сам Тохус тоже ничего не видит. Однажды Дрейк понял, что ребенок, — и это был краеугольный камень его собственной системы психологии, — не поддается промыванию мозгов под воздействием сентиментальщины, религии, этики и прочей дребедени. Ребенок прекрасно видит, что в любых отношениях всегда есть доминирующая и подчиняющаяся стороны. И ребенок, с его вполне естественным самомнением, решает стать доминирующей стороной. Все очень просто — за исключением, правда, того, что большинство людей в конце концов поддается промыванию мозгов, и примерно к тому периоду жизни, когда молодые люди поступают в колледжи, большинство из них готовы стать роботами и играть подчиненную роль. Профессор Тохус продолжал бубнить; Дрейк, безмятежный в своем отсутствии суперэго, продолжал мечтать о том, как он захватит доминирующую позицию… В Нью-Йорке Артур Флегенхеймер, психический близнец Дрейка, стоял перед семнадцатью фигурами в мантиях, одна из них в козлиной маске, и повторял: «Буду в тайне все держать, никому не раскрывать: ни полностью, ни частями…»)