Трансфер на небо

• Предыдущая
• 39/42
• Следующая

Лицо его выражало одновременно и полнейшее удовлетворение, и нетерпение.

– Давай, – приказал Опер следаку, – действуй, мухой. Обыск организуй в его комнате, да чтоб комар носа не подточил. С понятыми, и ищи все как следует. Всю одежу его, полотенца – на экспертизу! Пусть ищут следы крови! Кондаковской крови! А я его сейчас колоть буду.

– А кого «его»? – пробормотал следак.

Опер смерил его презрительным взглядом:

– А говоришь, «мы все раскрыли».

Варя, старавшаяся не пропустить из этого диалога ни слова, тихо спросила стоявшего рядом с ней Карпова:

– Ну, мне-то наконец скажите: кто посылал это последнее сообщение Кондакову?! Кому тот ответил: «А пошел ты!»?

– Бритому ежику понятно, – лениво хмыкнул Карпов, – доблестному вратарю Овсянникову.

И тогда Варя сделала пару шагов по направлению к следаку и Оперу и тихо сказала, обращаясь к следователю:

– Это сделал Овсянников.

– Вот, Варька! – удовлетворенно хохотнул Опер. – Вот это я понимаю – раскрыла! Не то что некоторые, – он бросил уничтожающий взгляд на Костика.

Повтор опасного момента. За четыре года до описываемых событий

– …Идет восемьдесят пятая минута игры. До конца матча остается пять минут. Всего лишь пять минут. Пять минут отделяет наших ребят от выхода в следующий круг соревнований. Только пять! Напоминаю, что счет матча ноль – ноль, и этот результат устраивает нашу команду!

Испанцы атакуют большими силами. Морьентес навешивает… Карпов… Наш Карпов, пришедший помочь обороне, выносит мяч из штрафной. Только не уходить всем в плотную оборону, не сбиваться на «отбой»! Вперед, ребята, остается всего четыре минуты до конца…

Вот мяч у Рауля… Стадион весь встал… Вы слышите этот грохот, царящий на трибунах, и я не уверен, слышите ли вы меня, уважаемые болельщики… Три минуты до конца… Рауль навешивает… Овсянников выпрыгивает выше всех в штрафной, сейчас он уверенно отобьет мяч, такие подачи для нашего опытного голкипера – как подарок… Но что это?! Боже мой!!! Боже мой!!!!! Вы видели это?!! О, нет!! Нет! Такого не может быть… Мяч, скользнув по перчатке Овсянникова, падает прямиком в наши пустые ворота… Гол… Нет, я не могу поверить… Гол… О, нет… Вот это ошибка! Испанцы выходят вперед. Девяностая минута. Один – ноль.

Наши ребята понеслись к центру поля. Еще есть время. Еще можно все исправить. Сквитать счет. Одна хорошая атака… Но вы слышите, как бушуют трибуны?! Испанские болельщики, по-моему, уже начали праздновать победу, и их можно понять… Спасительная ничья ускользнула от наших ребят… Ну как же так?! Как же мог так ошибиться наш Овсянников – опытнейший голкипер?! Да-а-а…

А вот и финальный свисток. Смотрите, какую кучу-малу устраивают испанцы… Один – ноль… Результат в их пользу… Да, сегодня им повезло…

***

…Спустя час в «допрашивательном» кресле в комнате отдыха сидел, опустив голову, второй вратарь сборной команды страны Овсянников, по кличке Овсо.

Варя стояла у окна, за которым совсем рассвело. Она украдкой, искоса посматривала на вратаря: впервые, честно говоря, видела «настоящего убийцу». Не того, кто совершил преступление в пьяном угаре, сам не помня себя. И не того, кто заказывал, натравливал, организовывал, а сам при этом ручек не марал. Впервые она видела человека, который хладнокровно все спланировал, рассчитал и совершил свое злодеяние. И Варе хотелось понять: какой он? Что он чувствует? Что испытывает? Стыд? Угрызения совести? Или сожаление, что его план провалился? Но она не могла понять: что же на самом деле творится сейчас под черепной коробкой Овсянникова. Лицо его ничего не выражало, а голос размеренно, на одной ноте, бубнил:

– Я хочу сделать заявление. Хочу совершить явку с повинной… Я действительно убил сегодня ночью своего товарища по сборной Кондакова…

Опер сидел в кресле, ставшем за эту ночь расследования для него уже привычным, и с любопытством, словно на заморское чудовище, смотрел на голкипера. Следак, примостившись за журнальным столиком, лихорадочно писал протокол «явки с повинной».

– Убийство произошло, – продолжал, словно по писаному, Овсянников, – на почве взаимных неприязненных отношений. Кондаков неоднократно угрожал мне, что предаст гласности его собственное измышление о том, что я якобы сдал принципиальный матч за три миллиона американских долларов. Что я сам, по просьбе заказчиков и за деньги, пропустил мяч в собственные ворота… На самом деле ничего такого не было. В действительности Кондаков вымогал у меня сто тысяч долларов. Он угрожал, что иначе всем расскажет о якобы полученной мной взятке. То есть он меня шантажировал. А я, доведенный до отчаяния его нападками, совершил убийство фактически в состоянии аффекта…

Опер прервал его:

– Если хочешь, ничего про деньги и про договорный матч писать пока не будем. Зачем усложнять! Напишем просто: «В результате ссоры, на почве неприязненных бытовых отношений».

– Смотрите, – без выражения произнес Овсянников, – вы начальник, вам виднее.

В этот момент в комнату отдыха решительно вошел давешний сержантик – тот, на которого напустился Опер. Рукава его форменного кителя были засучены, руки – красные и мокрые.

– Есть, товарищ майор! – ликующе выкрикнул он.

– Чего есть? – хмуро повернулся к нему Малюта.

– Нашли мы улику, – жизнерадостно отрапортовал милиционерчик.

Глядя на его сияющую физию, Варваре подумалось: «Как все-таки возбуждается рядовой состав после того, как им надают хороших, весомых пенделей».

– Что за улика-то? – сморщился майор, словно делал большое одолжение сержанту тем, что его выслушивал.

• Предыдущая
• 39/42
• Следующая