Голос ангела

Оглавление

– Мы еще успеем на службу? – спросил Холмогоров, когда Иван Спиридонович Цирюльник забрался в машину.

– На какую службу? – удивился тот, напрочь забыв о приезде отца Максима из Минска. – Вот оно как, за делами житейскими о божественном забываем.

Всю дорогу до храма Иван Спиридонович крестился и шептал слова молитвы, то и дело косясь на Холмогорова и недоумевая, почему тот ведет себя так невозмутимо.

– Вы на службу пойдете? – прошептал Цирюльник.

– Обязательно. После службы и поговорим. Церковный староста был уверен, что у такого человека, как советник патриарха, обязательно есть свое объяснение происшедшему. Сам же он терялся в догадках и не мог свести концы с концами, нарисовать какую-то пусть и ошибочную, но цельную картину.

Благодаря местному эфэм-радио, вернее, благодаря выступлению по нему церковного старосты на утреннюю службу в храм собралось много народу. Но тогда еще никто из прихожан не знал страшной новости. К вечеру же и город, и окрестности буквально гудели от пересудов, и на вечернюю службу в храме народу собралось, как на Пасху, – люди стояли даже на паперти.

Отец Максим с удивлением рассматривал народ и поинтересовался у церковного старосты:

– У вас всегда так?

– Нет, только сегодня.

Пришел и слепой ди-джей Игорь Богуш. Его придерживала за локоть соседка, чтобы не затерли в толпе.

Едва началось богослужение, разговоры смолкли. Все терпеливо ждали его окончания, никто не собирался уходить, надеясь, что проповедь приезжего священника (как-никак он из Минска, из экзархата) сможет хоть чуть-чуть прояснить ситуацию. Люди ожидали услышать точку зрения церкви. Но отец Максим ни словом не обмолвился об убийстве Кузьмы Пацука.

Сразу же после службы, когда были погашены свечи и закрыты церковные ворота, возле храма, у могилы убитого отца Михаила, произошло стихийное собрание. Люди обменивались новостями, чтобы потом разнести их по городу. Майор Брагин даже выделил усиленный наряд милиции, два уазика и “скорая помощь” дежурили на площади.

Сам майор в штатском, с пистолетом под мышкой прохаживался среди народа и прислушивался к разговорам. Но едва он приближался к спорящим, разговоры тут же стихали. Все вежливо здоровались с майором, на что он отвечал:

– Я сейчас не на службе, комментарии будут попозже в прессе.

Холмогоров и Регина нашли друг друга не сразу, хотя и искали встречи.

– Я знала, вы окажетесь поближе к могиле отца Михаила, но не сразу смогла пробиться. Много желающих положить цветы и поклониться кресту.

– Не столько поклониться, сколько посудачить, – сказал Холмогоров. – Идемте отсюда.

Местные женщины провожали Регину и Холмогорова внимательными подозрительными взглядами, но ничего плохого никто так и не сказал. Дети многих прихожан учились в школе, где преподавала Регина. От детей об учительнице родители ничего плохого не слышали, а возводить напраслину, стоя возле церкви, язык не поворачивался даже у закоренелых сплетниц.

– Что вы обо всем этом думаете? – спросила Регина, глядя в глаза Холмогорова.

– У меня такое чувство, – Холмогоров помедлил, а затем горестно произнес, – это еще не конец. Что-то движет всем происходящим, а вот что, не могу понять. Найдется причина, и все встанет на свои места, каждое движение, каждый поступок получит объяснение.

– Скорее бы, – произнесла молодая женщина, и по ее лицу Холмогоров понял, что Регина боится. – Отец говорил, что у нас в городке подобные трагедии случались и раньше. Отец сегодня даже нарисовал график. Каждые тридцать лет в Борисове происходят жуткие события: то сгорит несколько домов вместе с людьми, то две свадебные лодки перевернутся посреди реки и почти все гости утонут. А зимой перед началом войны во время учений тридцать солдат утонули в реке, под ними проломился лед, хотя зима была лютая и лед был толщиной в полметра. И машины переезжали через реку, и трактора, а пошли люди лед провалился, все до единого ушли на дно.

– Всему можно найти свое объяснение, – сказал Холмогоров, держа Регину за локоть. – Если все утонули, значит, в этом месте сильное течение, оно и затянуло людей под лед. А если течение быстрое, то лед тонкий, не успевает нарастать.

– До этого по льду прошли машины, лошади везли сани с зерном…

Холмогоров пожал плечами:

– Мы не можем понять того, что происходит на наших глазах, чему мы являемся свидетелями. А события шестидесятилетней давности тем более не доступны пониманию.

– Вы говорите со мной, Андрей Алексеевич, как с ребенком. Пытаетесь успокоить, да?

– Конечно, пытаюсь. Вижу, вы взволнованы, расстроены.

– Отец еще рассказал, что дом пасечника три раза жгли: два раза – в девятнадцатом столетии и в двадцатые годы.

– Дом пасечника? – у Холмогорова тотчас перед глазами возникло видение: дом из красного кирпича, абсолютно нежилой с виду, заколоченные ставни, закрытые на замок ворота.

Подобные дома обрастают легендами, их стараются обходить стороной. – Пасечник у вас легендарная личность?

– Он – самая настоящая легендарная личность, его фамилия, между прочим, Жандармов.

– Звучит немного необычно, – признался Холмогоров, – но я знаю людей с фамилиями Губернаторов, Бургомистров, Небаба.

– Отец проследил генеалогию многих семей в нашем городе. Так вот он рассказывал, что Жандармов – это исковерканные французские имя и фамилия, кажется, они вначале звучали Жан Жодэн. Предок нашего пасечника остался здесь, когда Наполеон отступал с войсками. Раненный в ногу, он не мог дальше идти, прибился к местной одинокой женщине, та его выходила…